Царь Голод

В мире есть царь, этот царь беспощаден,
Голод названье ему.
Н.А.Некрасов

По сути, главной причиной образования Башкортостана в нынешних границах С.Орлов объявляет голод 1921-22 гг. [1, с.44-50]. Великий голод. И заявляет, что историки этой темой не интересовались. Во-первых, это неправда. Почему не интересовались в советское время, и не в одной Башкирии, а во всем СССР — очевидно, это тема была просто запретной.
А в постсоветской башкирской историографии об этой катастрофе упоминается постоянно [45]. Что, отдельную диссертацию нужно было написать, под названием «Голод в Башкирии 1921-22 гг.»? Так напишите, архивы ныне открыты, в чем проблема?
Касаться этой истории не любят и по чисто эмоциональным причинам: для башкир, для всего Урало-Поволжья, да и для всей России — это очень больная тема. Из-за чудовищных потерь населения, в большинстве своем ни в чем неповинного.
Именно эта катастрофа — одна из главных причин относительной малочисленности башкир и слабости башкирского национального движения в собственной республике. Сама по себе башкирская автономия существовала и до, и после великого голодомора.

На расширении, точнее, на воссоединении всего Башкортостана в одну республику башкирские лидеры также настаивали и до, и после страшной даты. Но потери от голода стали демографически невосполнимы, кадровый и жизненный потенциал нации был резко ослаблен. Так что его последствия прямо противоположны тем, что придумал Орлов. А в причинах голода, он, на мой взгляд, разобраться не сумел. Попытаемся помочь автору.

В нормальном, традиционном обществе существуют культурные запреты, если хотите, табу, — определенные вопросы лишний раз не затрагивать, а уж если взялись за анализ, то делать его осторожно, тактично, без шума и воплей. Т.е. никто такой анализ не запрещает, но и не рекомендует.

Нынешние «демократы» эти «табу» нарушили, чтобы всласть поплясать на костях, завораживая шаманским танцем доверчивую публику. «50 миллионов расстрелянных!» [А.И.Солженицын]. «Сотни тысяч репрессированных татар!» [И.М.Лотфуллин] [5, с.36]. «40 тысяч расстрелянных командиров РККА!». И вывод — «Так жить нельзя!» [С.Говорухин]. А как сейчас — можно, жить стало если не лучше, то, несомненно, веселее; правда, судя по демографии, с каждым годом число веселящихся россиян убывает примерно на миллион, но это уже мелочи.

И эти глупые страшилки действуют — потому что репрессии, расстрелянные, погибшие от голода и эпидемий действительно были, пусть и не в таких фантастических количествах, и люди вспоминают именно их, одновременно запоминая несуразные цифры. Эти факты сами по себе настолько страшны, что обязательно бьют по эмоциям — а это мешает проводить беспристрастный анализ событий, понять их истинный смысл.

Что ж, поскольку г-н Орлов также это табу нарушил, обратимся к голоду. Тем более что именно в данном случае цифры потерь от него были действительно чудовищны.

В их число входят погибшие не только напрямую от голодной смерти, но и сопутствовавших эпидемий: тифа, оспы, холеры.
Вопрос первый — а отчего вообще возник голод? Вот так взял сам собой и разразился. С.Орлов выделяет лишь одну, и, на наш взгляд, весьма побочную причину: «Действия местной власти только усугубляли положение. Первым делом она закрыла границы, запретив вывоз сырья из республики: не разевай роток на чужой вершок! Промышленности не было, стала загибаться торговля и мелко-кустарное производство» [1, с.39]. Но на той же странице сам автор приводит источник, свидетельствовавший, что движение людей и товаров (спекуляцию) в тех условиях было не остановить никакими мерами, указами и кордонами, «для этого понадобилось бы до 5000 тысяч [очевидно, опечатка — А.Б.] надежных агентов», которых, конечно, не было [1, с.39]. Тем более что в отличие от всей остальной Совдепии (так тогда стали называть Россию), на территории Башкирской Республики мелкая частная собственность не была запрещена, о чем осведомлен и С.Орлов: «Территория автономии некоторое время оставалась вне «правового поля диктатуры пролетариата» [1, с.41].

Поэтому торговцев-«мешочников», спекулировавших продуктами (следовательно, ввозивших их), в Башкортостане не расстреливали — не было такого закона («декрета»). А в Москве и Питере, в РСФСР вообще — был. Как писал А.Н.Толстой, современник этих событий: «большевики расстреливают «мешочников» — наших спасителей» [от голода — А.Б.], «голодная Россия [точнее, ее новые правители — А.Б.] с бешенством отталкивает от себя [точнее, от народа — А.Б.] этот хлеб». Ему вторит И.Э.Бабель: «Заградительный отряд палил в воздух, встречая подходивший поезд. Мешочников вывели на перрон, с них стали срывать одежду» [79, с.220]. Избавлю читателя от подробностей расправы над этими «мешочниками», со смаком поведанными «советским маркизом де Садом», как называли Бабеля на Западе. Между прочим, активным участником подобных акций. Но в «дикой» Башкирской Советской Республике такого не было.

Т.е. в Башкирии, в обстановке голодного апокалипсиса, уж что смогли бы люди достать, хоть через тех же «мешочников» — достали бы. Но они не могли. И, прежде всего потому, что голод охватил не одну «Малую», но и всю Башкирию, все Урало-Поволжье, включая и Уфимскую, и Казанскую, и Саратовскую губернии (житницы страны!). Просто горные башкиры пострадали от него сильнее других. Не было у их соседей никаких излишков, чтобы продать вымиравшим от голода башкирам — сами голодали, тоже — вплоть до людоедства. Так что не в «запрете на вывоз сырья» дело.

Выделим другие, действительно важные причины голода. Их несколько. Первая — неурожай. Вопреки распространенному ныне мнению, при регулярных неурожаях страшный голод с людоедством поражал целые губернии не только при большевиках, но и в «России, которую мы потеряли», включая ХIХ-ХХ вв. В самые благополучные времена, когда голубое дворянство задавало сарданапаловы пиры. Помимо историков, почитайте Н.В.Гоголя, Л.Н.Толстого, В.Г.Короленко, А.П.Чапыгина, — убедитесь. Башкиры, например, навсегда запомнили голод 1911 года [70, с.14], голод, разразившийся в период, когда у них не было никакого намека на автономию. В нем также повинны «националисты» из Темясово? То, что при этом Россия «кормила хлебом Европу» — тоже отчасти правда, но оказывается, одно другому не мешало — продавая хлеб другим, народы России недоедали сами [80, с.668].

Пока башкиры были многоземельными скотоводами, им эта напасть не угрожала — они могли откочевать от мест засухи и эпидемий, а их скот искал себе корм сам: летом — на яйляу, зимой — на тебеневках. А хлеб для них долгое время не являлся основным источником питания — их кухня была мясо-молочной (Рычков, Георги, Лепехин, Паллас). Им страшно было другое явление — джут — падеж скота, но в описываемое Орловым время беда была не в нем, хоть кормовые травы также сгорели в засуху [70, с.15].

Вспоминает генерал-майор Тагир Таипович Кусимов, бывший комполка 112-й Башкирской кавалерийской дивизии, официально признанный лучшим рубакой всей Красной Армии: «На Зауралье надвигался 1921 год, вздымая над собой посох неизбежного голода. Из дома в дом ползли слухи: голод этого года будет ужаснее голода тысяча девятьсот одиннадцатого. …в пыль превратились некогда роскошные яйляу [пастбища. — А.Б.], трава на которых порой достигала пояса» [70, с.14-15].
В то время он был простым 12-летним башкирским мальчишкой рода Баур аула Кусим Верхнеуральского уезда, от голода спасся, бежав с отцом в Среднюю Азию; в прежние времена в нетронутые засухой места смог бы откочевать весь его род — а теперь уже не мог, некуда уйти целому племени, и не на чем. «Из ста человек уходило на тот свет сорок, — вздыхал Янъегет-агай — Страшно вспоминать…» [70, с.38]. Но в данном случае ситуацию усугубило совсем другое явление, куда более разрушительное для башкир, нежели джут.

В результате отъема большей части своих вотчинных земель, фактически колонизации, когда ползучей, как в XVII-XVIII вв., а когда грабительской, как за последнюю треть XIX века и в годы столыпинских реформ (по типу схожей с «прихватизацией» 1990-х гг.), башкиры полукочевого скотоводства — отрасли, в которой они были успешны и умелы — лишились навсегда. Скотоводство стало подсобным, а сами башкиры — либо земледельцами (весьма успешными и давними — на Северо-Западе, Северо-Востоке Башкортостана, отчасти и в Аргаяше; и начинающими, неумелыми — на Юге и Юго-Востоке, в «Малой Башкирии», где этот переход не закончился и не был рентабелен — пахотной земли там мало). Либо старателями, плотогонами, бортниками, рабочими отхожих промыслов — т.е. людьми, зависимыми от поставок хлеба.

В горах теми же скотоводами они и оставались — но оседлыми и бедными. Т.е. их общество и хозяйство находилось в точке перехода — очень болезненное, хрупкое, неравновесное состояние, всегда близкое к катастрофе.

Дело даже не столько в слабости башкирского земледелия — земледельческими навыками многие башкиры владели давно и в рамках своей полукочевой цивилизации. Но навыки и культура, т.е. способ жизни — вещи разные. Культура голодания — важная часть культуры земледелия. «Знаток крестьянства А.В.Чаянов сказал: побеждает тот, кто умеет голодать. Поэтому никто не смог сломить русского крестьянина и никто не сможет сломить русский народ (если сам он не захочет). Поэтому Запад не смог перемолоть Китай, Индию и Африку. Культура голода несравненно выше и тоньше культуры сытости. И крестьянские народы ею владеют» [80, с.690]. И добавим, владеют многие сотни лет, поскольку формируется она столетиями.

У башкир горных районов она отсутствовала. Их собственная культура голода была применима только в рамках собственного, уже утраченного полукочевого быта, где именно с ним было связано все — кухня, способы экономии и скотоводческие суррогаты пищи (у земледельцев они другие, лебеда, например, о которой горцы и степняки не имеют представления), перекочевки в места, не пораженные неурожаем и эпидемиями и т.д. Отсюда и особая беззащитность этих, горных башкир перед «Царем-Голодом».

Воспоминания Т.Т.Кусимова подтверждают данные тезисы почти буквально [70, с.38-39]. Цитировать их далее не позволяет объем — рекомендую просто прочитать. Перед глазами пройдут аулы горных башкир и степи Казахстана, бандитские притоны Ташкента и Военная академия Генштаба РККА, ущелья Кавказа и болота партизанской Белоруссии, ад Сталинграда и Курска, переправа через червонный от крови Днепр и штурм Чернигова …

Воспоминания боевого генерала, Героя Советского Союза, водившего в июне 1941-го свой кавалерийский полк через Иран, приятельски гостившего у независимого шейха грозных курдов Абд-эль-Валида и маршала С.М.Буденного, прошедшего всю войну комполка легендарных гвардейцев: Башкирской кавалерийской дивизии, — стоит прочесть! Но мы отвлекаемся.
Итак, причиной катастрофы была колонизация, проще — многолетний земельный грабеж, так сказать, «приватизация» земли, а толчком к этой катастрофе — гражданская война. И то, и другое — обстоятельства внешние, навязанные башкирам извне. Без этих обстоятельств голода бы не было, и башкиры адаптировались бы к новым условиям хозяйствования, что и произошло позже, в рамках БАССР. Да и за ее пределами бывшие кантоны автономии — Аргаяшский, Сосновский и Кунашакский районы, населенные преимущественно зауральскими, т.е. горными башкирами, ныне являются житницей Челябинской области.
Т.е. все это не означает, что автономная Башкирия как таковая была неизбежно обречена на голод — она была обречена на него только в специфических условиях страшных 1921-22 гг. И национальное движение башкир в годы Гражданской войны, кровавое и яростное, была направлено именно на то, чтобы преодолеть последствия этой колонизации, чтобы подобные бедствия больше никогда не угрожали башкирскому народу. И было взято в союзники новой, Советской властью — отчасти поэтому она властью и стала.

Но это к слову. Главное — отчего возник сам голод. Вторая причина — гражданская война как таковая. Вот что пишет о потерях в период Гражданской войны С.Г.Кара Мурза: «Точно не известно, но с вескими доводами говорят о 12 миллионах человек. Отчего погибла эта масса людей? Не от прямых действий организованных политических сил, например, боев и репрессий. За 1918-1922 гг. от всех причин погибло 939 755 красноармейцев и командиров. Значительная, если не большая часть их — от тифа. Точных данных о потерях белых нет, но они намного меньше [максимум — такие же, с чем согласен, например, В.В.Кожинов [22, с.108], но он оценивает всероссийские потери 1917-22 гг., включая естественную смертность, уже в 29,5 млн. человек, со ссылкой на исследования авторитетных демографов. — А.Б.]. Значит, подавляющее большинство граждан, ставших жертвами революции (более 9/10) погибло не от «красной» или «белой» пули, а от хаоса, от слома жизнеустройства. Прежде всего, слома государства и хозяйства.

* Главными причинами гибели людей в русской революции было лишение их средств к жизни и, как результат, голод, болезни, эпидемии, преступное насилие. Развал государства как силы, охраняющей право и порядок, выпустил на волю демона «молекулярной войны» — взаимоистребления банд, групп, соседских дворов без всякой связи с каким-то политическим проектом (но иногда прикрываясь им, как это бывало, например, у «зеленых»)» [43, с.341]. Как я уже писал, на башкир эти факторы в Гражданскую подействовали с умноженной силой. Но это были именно факторы войны, а не мира.
В их числе есть и еще одно, дополнительное обстоятельство, от которого башкиры пострадали в большей степени, чем остальные.

Любая война прожорлива, и от башкир она всегда требовала двух вещей — коней и всадников. Историческая Башкирия — арена самой ожесточенной борьбы на Восточном фронте Гражданской войны. Коней реквизировали не только солдаты обеих враждующих армий, да и просто мародеры, — самим башкирам кони также были нужны, причем для совершенно непроизводительных целей — для Башкирского войска и отрядов самообороны.

А их участие в этой войне было крайне активным, на фронтах от Польши до Монголии — протестный потенциал у них был огромен, движение за самоопределение нашло отклик в народе, да и привычно, что «война всегда призывает башкир». (Татарские религиозные идеологи, «ваисовцы», наоборот, старались дистанцироваться от вооруженных разборок «русских гяуров») [16, с.250].

Это был их, башкир, выбор? Да, как и казаков, и калмыков, например. За что и поплатились. Но: «Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день идет за них на бой!» [Гете, «Фауст»]. Вспомним и нашего современника:
Невинные жертвы, слез вы не стоите:
В стране, где террор — государственный быт,
Чем погибать без вины, без достоинства,
Лучше за дело расстрелянным быть!
(И.Бунич).

Но не башкиры развязали эту войну. Они только приняли в ней активное, самостоятельное, но вынужденное участие, как и во всех конфликтах, в которых были задействованы вооруженные силы России за последние 400 лет. К этому вопросу мы еще вернемся, пока же обратимся к следующей причине голода.

Малая Башкирия — зона традиционного скотоводства. Но башкиры 1917-1922 гг. — не фантастически богатые коневоды XVI - начала XIX вв. И, в отличие от их русских современников и башкирских предков, кони для них — не богатство, а последнее средство к существованию. Т.е. от войны хозяйство башкир пострадало в большей степени, чем их русских, татарских, чувашских соседей, или северных и западных башкир, ведущих более универсальное хозяйство. В результате — резкое сокращение поголовья скота и без того бедных скотоводческих районов — т.е. Малой Башкирии. Причем сокращение, не вошедшее в цифру учтенных реквизиций — продразверсток и продналога.

В 1918 году эта практика опиралась, в частности, на следующие бесценные указания Центра уфимским товарищам: «Объявляется телеграмма из Москвы. Уфа. Всем губернским совдепам. …В первую голову вывозить боевые припасы, все что не будет вывезено, должно быть сожжено и взорвано; зерно и муку вывозить или зарывать в землю, чего нельзя зарыть, то уничтожить; скот угонять; машины вывозить целиком или по частям, если нельзя увезти — разрушить; невывезенные металлы закапывать в земле; паровозы и вагоны угонять вперед; разбирать мосты, минировать и взрывать; леса и посевы за спиной неприятеля сжигать; …обеспечивать себе тыл; для этого поголовно истреблять шпионов, провокаторов, белогвардейцев, контрреволюционеров, предателей, которые оказывают прямое или косвенное содействие врагу.
Председатель Всероссийского Ц.И.К. Свердлов

Совет Народных Комиссаров: Председатель Ульянов-Ленин, Народные комиссары: Л.Троцкий и Г.Чичерин» [35, с.119].
Процесс продолжился и в 1919 году. Валиди приводит и конкретные цифры этого разорения. «В первые четыре месяца 1919 года особенно в центральных и южных волостях Башкортостана Красная армия безжалостно грабила народ. Правительство республики составило список этих потерь: уничтожено 5377 домов, 50000 человек (из-за того, что у них были отняты все продукты питания) обречены на голод, угнаны 13354 голов лошадей, 6242 коров, 20000 овец, разграблено 100000 пудов зерна, 20000 пудов мяса и масла, 400000 пудов фуража и семена… Я собственными руками вручил тот список Ленину» [16, с.350]. В это число вошли и резервные запасы продуктов, предусмотрительно созданные башкирскими властями именно для раздачи населению на случай голода.

Эти цифры могли быть преувеличены, им можно не верить (точнее, верить в той же степени, что и источникам, приводимым С.Орловым, а еще точнее — Б.Х.Юлдашбаевым), но сам факт мародерства и разорения — бесспорен. Дополнительная причина голода, причем исторически повторявшаяся.

Разорение воюющей страны войсками, «тактика выжженной земли» — способ усмирения, неоднократно и успешно применявшийся регулярными войсками в отношении башкир. Об этом совершенно откровенно рассказали командующие карательными войсками при подавлении башкирских восстаний XVIII века: И.К.Кирилов, И.И.Неплюев, А.И.Тевкелев, П.И.Рычков [65]. Так и докладывали: «Ногайская и Сибирская дорога дотла разорена». Включая башкирско-советскую войну 1921 года [термин А.М.Буровского], о которой С.Орлов ничего не пишет.

Успешно — потому, что, в отличие от скота, землю с собой каратели не уведут и не уничтожат (хоть посев, урожай одного года, конечно, уничтожить несложно, что также практиковалось в войнах с ними — напоминаю, в массе башкиры были полукочевниками, т.е. практиковали подсобное, а на Севере и в Центре Башкортостана —товарное земледелие) [Лепехин; Паллас; Фальк; Попов; Небольсин].

Кстати, Екатерина II — великая государыня, немка по крови, но лучше многих русских понявшая историческую евразийскую суть России, отказалась от подобных методов «наказания» башкир за пугачевщину, хоть подобные предложения поступали к ней с избытком [28, с.471]. Потому что ей нужны были лояльные, зажиточные и воинственные подданные, а не враги и не трупы.

В любом регионе страны и мира, население, не занимающееся земледелием, зависит от поставок хлеба, что ничего не говорит об его отсталости. Рабочие и города в целом по всей России оказались в обстановке разрухи в том же положении, что и башкиры горных районов. Но Ленин тем-то и привлек их на свою сторону, что не дал городам погибнуть. Он послал вооруженных рабочих в поход за хлебом. (Что было резко осуждено в обращении Башкирского правительства к народу 1 июня 1918 года) [17, с.139].

Он (Ленин, а не Валидов, конечно) объявил продразверстку и создал целую армию продотрядов [43, с.362]. Хлеб отбирали, понятное дело, у крестьян. Т.е. у всех, кто в эту Продармию не входил. Силой, часто обрекая хлеборобов на голод — иногда по незнанию, не каждый пролетарий понимает разницу между семенным и товарным фондом, иногда целенаправленно, из ненависти, как действовали продотряды на землях казаков и башкир, а интернационалисты — по всей России.
Уфы и северной части Уфимской губернии голод коснулся меньше именно потому, что она находилась под жестким контролем большевиков и централизованно снабжалась хлебом. Отобранным, в том числе, и у башкир. Этим он восстановил против себя крестьян, казаков, башкир? Да, но зато рабочие и крестьяне нечерноземных районов оказались на его стороне. А город сильнее села, что и доказала Гражданская. И когда голод, уже по естественным причинам, затронул хлебородные губернии, все оказались в жесткой зависимости от Москвы, аппарат которой создал отлаженный механизм распределения продуктов по законам военного времени.

В условиях не обычной, а Гражданской войны условия распределения носили социальный («буржуям» — по минимуму) и политический характер (не признаешь Советов — умрешь с голоду).

В Башкирии образовали «Башкирпомощь». Смысл прост: отойдешь от Валидова, от автономии, признаешь посаженное Москвой начальство — получишь хлеб. Не согласен — помрешь сам, и семья твоя помрет, и дети. То же самое — в Поволжье, а позже — на Дону, на Кубани и Тереке, в Казахстане и на Украине. Это — самый эффективный способ разоружить (сами обменяют припрятанные винтовки на еду) и полностью, до животного состояния, подчинить беспокойные окраины. Именно по этому еще в начале июня 1920 года Валидов указывал членам Башревкома: «Выбирайте меня и Юмагулова в органы продовольствия» [81, с. 494]. Башкирия оказалась первым полигоном усмирения голодом.

Но и с «Башкирпомощью» все не так просто. Как ни подло выглядит в глазах нашего современника политический шантаж мирного населения голодом, — сам факт помощи — присутствовал. Помощь — была! Об этом с благодарностью вспоминали боевые товарищи генералов Шаймуратова и Кусимова, это помнят многие люди их поколения [70, с.143]. Благодарность и благородство — слова одного корня!

Часто помощь заключалась в вывозе голодавших детей в хлебородные районы России. В результате многие из них ассимилировались? Да, и это печально. Но, во-первых, далеко не все, и, во-вторых, они остались жить, — и это радует. В истории вообще не место черно-белому видению прошлого.

Например, среди историков второй век идут споры, кто из руководителей проявил больше жестокости и коварства при подавлении башкирского восстания 1735-1740 гг. («великой башкирской войны», по терминологии А.Доннелли): В.Н.Татищев, И.К.Кириллов или И.И.Неплюев. Дискутировали авторитетные исследователи: В.Н.Витевский, Н.В.Устюгов, И.Г.Акманов, Н.Ф.Демидова, Б.А.Азнабаев (хорошие историки — вне времени, их идеи не умирают вместе с их носителями). Но, с другой стороны, башкирские просветители, начиная с Муххаметсалима Уметбаева, поминали Неплюева добрым словом за создание Оренбургского кадетского корпуса (проще говоря, не было бы означенного корпуса — не было бы у нас такого Уметбаева, которым мы привыкли гордиться); В.Н.Татищева с неизбежным уважением вспоминают как пионера русской и башкирской (в смысле тематики) научной истории [69, с.18-20]; так же, как и П.И.Рычкова, тоже принимавшего активное участие в подавлении очередного башкирского восстания — но написавшего «Историю…» и «Топографию Оренбургской губернии» — классику истории нашего края [69, с.20-26]. А Кириллова как администратора чрезвычайно высоко оценил один из ведущих современных историков Башкортостана — доктор исторических наук Б.А.Азнабаев [12, с.199]. Так кто же они для башкир — каратели или просветители, жестокие враги или талантливые администраторы?

Скорее всего, и то, и другое одновременно. Либо ни то, ни другое: эти личности — достояние истории, оценивать их деяния, исходя из современных представлений о правильном и неправедном, мягко говоря, не всегда разумно.
Исключение — если эти деяния не переходили моральные рамки своего времени. Как возмущался сам П.И.Рычков сожжением драгунами Тевкелева и Мартакова большого (более 1000 человек) башкирского аула Сеянтусы вместе со всеми его жителями (19 января 1736 года) [82, с.20]. Как возмущался Пушкин истязаниями пленных башкир генералом Урусовым или виселицами с повешенными пугачевцами, пущенными по Волге «героями», наводившими «законный порядок» при просвещенной Екатерине Великой [68, с.238].

Кстати, Орлов напрасно возмущается наименованием «каратели», употребляемым И.М.Гвоздиковой по отношению к солдатам Михельсона. Я писал в своей отповеди татарстанскому историку, называвшему русских солдат «оккупантами», что: «русские войска на территории России могли оказаться карателями, но никак не «оккупантами»» [53, с.151]. А вот «каратели» — термин, точно соответствовавший смыслу их действий при подавлении пугачевщины: как еще прикажете называть воинские части, ведущие карательные экспедиции против восставшего населения — некомбатантов? Может быть, «миротворцами»?
В истории Башкортостана подобных событий, допускающих двойственное эмоциональное истолкование, много. По моему мнению, разгадка в том, что противоречия, скажем, между русскими и другими народами России были межэтническими, но не межцивилизационными. (Между русскими и башкирами, до XIX века — где-то на грани между этническим и цивилизационным противостоянием, потому то и были они более жестокими, чем, скажем, между русскими и мордвой). Т.е. ссорами разных этносов, но в рамках одной цивилизации. Строящейся совместными усилиями. И построенной. (И старательно разрушаемой ныне Швецовыми и Орловыми, плачущими при этом о какой-то «распавшейся империи», которую сами же добивают).
В этом случае непримиримость на порядок меньше, чем между людьми разных, исторически не связанных цивилизаций: западноевропейской и африканской, например. (Еще более мрачный пример — бывшая Югославия: там враждующие общины этно-генетически принадлежали одному массиву — сербохорватскому, с одним языком и антропологическим типом, но разным цивилизациям: православной, мусульманской и западноевропейской; и результаты конфликта оказались ужасны).
Проще говоря, в нашем случае противники считали друг друга разными, часто — несправедливыми, но людьми, так же, как, скажем, англичане с шотландцами. А западные европейцы индейцев и негров — нет, не считали.

Подобная трактовка снимает противоречие между интерпретацией В.В.Кожинова и фактами башкирских восстаний. Напомню аргументы В.В.Кожинова: «ныне в очередной раз стало модным изображать русских жестокими и даже убийственными «колониалистами» по отношению к другим народам России, в том числе и к башкирам, издавна обитавшим в том краю, куда переселился Степан Багров — Аксаков. Здесь нет места оспаривать подобные обвинения; сошлюсь только на две беспристрастные цифры. Количество индейцев в США в течение XIX столетия сократилось не менее чем в 5 раз (см., например, книгу: Ди Браун. Схороните мое сердце у Вун-дед-Ни. История американского Запада, рассказанная индейцами. М., 1984, с. 20), а башкирский народ за то же столетие, напротив, в 5 раз вырос! (см.: Кабузан В. М. Народы России в первой половине XIX в. Численность и этнический состав. М., 1992, с. 194); важно еще добавить, что количество русских в том же XIX веке увеличилось всего в два с половиной раза. [Прерву цитирование для уточнения справедливых, в целом, выводов автора. Кабузан приводит демографическую динамику XIX века, в то время как основные демографические потери башкиры понесли в XVIII веке, при подавлении башкирских восстаний — примерно по 20 процентов от своей численности во время войн 1735-40 и 1755-56 гг соответственно. Но, конечно, это все же уменьшение не в разы, как это было у индейцев, и как предлагали по отношению к башкирам губернаторы А.П.Волконский и И.И.Неплюев — А.Б.].

Конечно, в истории освоения восточных земель были свои острейшие противоречия и тяготы. Так, башкирский народ вынужден был в XIX веке совершить трудный, нередко мучительный переход от прежней полукочевой жизни к оседлому земледелию. И Аксаков, кстати сказать, вовсе не идеализирует положение; не раз идет речь в «Семейной хронике» о, пользуясь его выражением, «надуванье добродушных башкирцев».

Вместе с тем, воссоздавая досконально известную ему реальную ситуацию, Аксаков — явно без какого-либо специального умысла — показывает, что чреватое бедами «противоречие» существовало не между русскими и башкирами, а между уже привыкшими к владению землей людьми разных национальностей и коренным населением, которое, в сущности, не понимало самого «принципа» землевладения, ибо до тех пор вольно кочевало по «ничейному» земельному пространству. [При всем моем уважении к покойному ныне В.В.Кожинову, здесь он допустил распространенный стереотип, полностью противоречащий фактам; как раз землевладельцами башкиры были поголовно, но только общинными; ничейной земли в Башкортостане не было, как минимум, пятое столетие; они слабо понимали лишь принцип частной собственности на землю, которого не любили придерживаться и русские крестьяне, что и доказала Гражданская. — А.Б.]. В «Семейной хронике» рассказывается, например, о том, как «перешло огромное количество земель Оренбургской губернии (где вначале было только башкирское кочевое население. — В, К.) в собственность татар, мещеряков, чувашей, мордвы и других поселян».

Мир, складывавшийся по мере освоения новых земель (о котором размышлял Герцен), был в точном смысле слова «евразийским», и переселявшиеся в Приуралье русские не только приносили сюда свое, но и по доброй воле вбирали в себя местную «азиатскую» стихию.

Один из героев «Семейной хроники», Иван Петрович Каратаев, «столбовой русский дворянин», с юных лет поселившийся в этих местах и впоследствии женившийся на дочери Степана Багрова Александре, «вел жизнь самобытную: большую часть лета проводил он, разъезжая в гости по башкирским кочевьям... по-башкирски говорил как башкирец; сидел верхом на лошади и не слезал с нее по целым дням, как башкирец, даже ноги у него были колесом, как у башкирца; стрелял из лука, разбивая стрелой яйцо на дальнем расстоянии, как истинный башкирец; остальное время года жил он в каком-то чулане с печью... в жестокие морозы, прикрытый ергаком (тулуп шерстью наружу. — В. К.), насвистывая башкирские песни...»» [83, с.110-111].
И еще. В уникальных условиях Евразии «евразийскими» чертами обладала не только Россия в целом, но и ее составные части, по крайней мере — Башкортостан. Одним из этих признаков является пограничный характер развития культуры [П.Я.Чаадаев], архетип «цивилизации-переводчика» [С.Переслегин]. Т.е. в них перерабатываются, проявляются и борются тенденции разных цивилизаций. «Западничество» и «славянофильство» — в имперских центрах; то же «западничество», плюс тюркизм и пантюркизм, русофильство и русофобия, в самых разных сочетаниях — у российских тюрок: башкир, татар, казахов, туркестанцев, крымцев, азербайджанцев и др. Синтез этих тенденций — процесс непростой и долгий.

Поэтому русско-башкирские отношения иногда все же приобретали характер конфликта, близкого к межцивилизационному. Т.е. в них в один и тот же момент могли возобладать противоположные цивилизационные тенденции, и столкновение между массами людей, их выражающими, было тогда неминуемо. Но по мере синтеза война сменялась миром и общее развитие продолжалось в рамках разных национальных культур, неразрывно вплетенных в единую, российскую/евразийскую цивилизацию, построенную совместными усилиями, опытом и компромиссом. Включая бедственный опыт Российской Смуты 1917-1937 гг., вместившей в себя целый ряд революций с роковой Гражданской войной 1917-1921 гг.
Итак, в процентном отношении самый чудовищный урон понесли самые воинственные, горные башкиры. Они и тогда не смирились, разразилась советско-башкирская война 1920-21 гг. [термин А.М.Буровского], причем помимо воли Валидова. Но все уже стало ясно. Г

Гажданская война закончилась, и лавировать далее не имело смысла. Нужно было отстраивать то, что получилось.
Валидов сначала пытался сопротивляться, башкиры бойкотировали все выборы в партийные и советские органы власти без участия валидовцев. Готовились к восстанию и соединению с басмачами. Но Валидов понял, что его личная политическая игра проиграна. Проиграна не полностью, остались какие-то ее плоды: национально-территориальная автономия, пусть ставшая формальной — сохранена. Важно было сохранить ее и далее, не дать потопить в крови, ибо большего в таких условиях было не достичь. Тем более, что автономизация оказалась моделью, крайне удачной для построения нового, Советского проекта в истории России.

И Валидов бежал. Ушел, запретив своим соратникам дальнейшее вооруженное сопротивление в рамках самого Башкортостана — здесь оно бы не привело ни к чему, кроме гибели башкирского народа, без того полуживого от голода и эпидемий, догоравшей Гражданской и башкиро-советской войны. Те, кто все же взялись за оружие, вроде отряда Хаджиахмета Унасова — Зайнуллина («1.500 человек, (вооруженных — 500)»), сделали это по своей, а не валидовской воле [27, с.174]. Огромную роль в подавлении восстания сыграла Башкирская бригада Мусы Муртазина и лично ее комбриг, настоявший на амнистии повстанцам и договорном завершении войны. «26 декабря заключается официальное соглашение между представителями Башревкома [уже нового, послевалидовского. — А.Б.] — тт. Мостовенко, Карамышевым, Гиреем Идельгужиным и представителями повстанцев — Мурзабулатовым и Сафаргалиным. В силу этого восстание было ликвидировано, представители повстанцев возвратились в гор. Стерлитамак и начали принимать участие в советском строительстве» [27, с.175].
Унасов и Зайнуллин были расстреляны самим Мурзабулатовым.

Отдельные отряды повстанцев подходили к Стерлитамаку и в июне 1921 года, но в целом, все закончилось. «Несколько позже башкирские работники, ушедшие с Валидовым (кроме его самого и Ишмурзина), возвратились и заняли административные посты» [27, с.175]. Но сам Валиди успел еще повоевать с красными во главе басмаческих отрядов [32, с.5-140]. Только после его ухода из Башкортостана большевики и вернувшиеся автономисты реализовали план Валидова без Валидова. Автономию в рамках, более или менее близких Большой Башкирии. Естественно, со столицей в Уфе — откуда же еще Башкортостаном можно управлять?

Валидов, как политик, считал, что не Уфу присоединили к Башкирии, а наоборот, Башкирию к Уфе, именно в политическом понимании [32, с.151]. Т.е. в том смысле, что власть перешла не к башкирам-автономистам, а к губревкомовцам, давно и прочно правившим остатками Уфимской губернии; а точнее — к Центру.
Заявления Валидова о создании собственной партии «левее большевиков», в которых обличает «стамбульского профессора» С.А.Орлов [1, с.26-27], свидетельствуют только о политической осведомленности башкирского лидера. Едва ли ни первым из не большевиков он увидел, что власть в стране реально и навсегда переходит от Советов к Партии.
Следовательно, башкирские Советы и ревкомы также ничего решать не смогут. А для него главным была реальная, национально ориентированная башкирская власть, и реальная автономия. Под любой вывеской, не вывеска в политике главное. Следовательно, в Башкирии нужно создавать альтернативные властные структуры — не только Советские, но и партийные. Что во всем этом плохого?

Кстати, во время не к ночи будь помянутой «перестройки», Ваши, г-н Орлов, будущие единомышленники много шумели об отсутствии в СССР многопартийности. По их мнению, однопартийность — это тоталитаризм, а многопартийность — уже демократия. Вот Валидов и попытался уменьшить тоталитарность советского режима. Попытался неудачно. В рамках республики, формально более независимой от Москвы, чем Башкирская Автономная, а именно, в Германской Демократической, такую многопартийность осуществили. И ничего плохого такая попытка ГДР не принесла. За что же ругаем Валидова?