Рождение в муках, или почему Башкирия стала Малой

И днем-то тропинки лукавы,
А тут по сланцу, по камням
Две пропасти — слева и справа,
Три брода — по ноздри коням.
Л.Н.Гумилев, «Похищение Борте»

 Орлов утверждает, что на переговорах с Москвой автономисты «получили, что хотели — по максимуму» [1, с.51]. Если бы, если бы. Но утверждает напрасно. Они и просили, и получили по минимуму. Т.е. только автономию Малой Башкирии, территорию, на которую реально распространялся их контроль. Контроль не в смысле полного военного господства — и Красная, и Белая армии, воевавшие на этой территории, обладали подавляющим превосходством в численности и вооружении над малочисленным Башкирским корпусом.

Просто потому, что эти армии — явление общероссийское, к их услугам мобилизационный потенциал всей огромной страны. А башкир — около полутора миллионов на начало войны [45]. Но контроль в смысле поддержки населения, возможностей пусть не многочисленного, но своего Башкирского войска и кантональных дружин самообороны. Ни Красная, ни Белая армия не могли обеспечить такого контроля над населением, несмотря на все свои временные победы.

А башкиры — могли, на своих землях, и шире масштабах всего региона, Башкортостана, они вновь, почти как в XVIII веке, оказались главной местной военной силой. Смоленский, Интернациональный и прочие полки, вся Пензенская дивизия, Вторая и Пятая Армия в целом — силы не местные. Они рано или поздно уйдут. Это — возрожденные Л.Троцким остатки старой регулярной армии, с аналогом Генштаба из бывших царских офицеров, «военспецов» [22, с.154-155]. И с мощной, организующей прослойкой освобожденных немецких и австро-венгерских военнопленных, «интернационалистов», и комиссаров — уроженцев Западного края России [22, с.163]. Вели они себя в Уфе именно как завоеватели. По словам уфимца А.Борецкого: «Последние ночи перед бегством они провели в пьянстве, в оргиях, грабежах и разбоях. Сегодня ночью группа красноармейцев силой вломилась в гостиницу «Россия» и требовала выдать им горничных» [62, с.117]. У небашкирского населения Уфимской губернии собственных боеспособных формирований не было. Их мобилизовывали в любую армию, контролировавшую губернию на данный момент — они шли — а куда бы они еще, интересно, делись? А когда что-либо подобное пытались создать, это выглядело следующим образом: «По возвращении в Уфу 2 июня Подвойский попытался заняться реорганизацией местных вооруженных сил, основу которых составляли отряды БОНВ (боевые организации народного вооружения).

Эти отряды являлись собственно партийными дружинами (как большевистскими, так и левоэсеровскими). … Отряды БОНВ плохо знали строй, воинскую дисциплину, не были обучены многим солдатским приемам. Р.И.Берзин, под чьим началом в июне 1918 года отряды БОНВ воевали против группы Войцеховского, свидетельствовал: "Интересная, но печальная картина получилась при столкновении с врагами. Когда отрядам был отдан приказ занять участок, выставить сторожевое охранение, держать связь по фронту и в глубину, то оказалось, что обо всем этом дружинники и понятия не имели. Шли кучками вперед, при малейшем шорохе или своем же выстреле открывали беспорядочный огонь в воздух, не видя противника. Соседи их, не имея связи, принимали это за атаку белочехов и отступали. Под Миассом 2 июня пришлось буквально расставлять каждого солдата в цепи, разъяснять, как двигаться вперед, как держать себя во время наступления или перестрелки. И все же, когда два чехо-словацких полка повели наступление и показались цепи противника с дисциплинированным ружейным и пулеметным огнем, боевики не выдержали и отступили". » [35, с.104-105]. Поэтому, например, мишари, вооружаясь, призывали: «берите пример с башкир!», а не с ватаг БОНВ. И не с «Милли меджлиса». Газета «Дитя мишарское Башкортостана» призывала: «оружие Национального управления [мусульман] — муллы. Оружие Башкирского правительства — штык! Каждому из нас, конечно, известно, какое оружие на сегодня является предпочтительным» [7, с.533]. И нередко вливались в Башкирский корпус, несмотря на все разногласия [16, с.260].

Вот как выглядела Уфимская дивизия без башкир. «7 июня по приказу Высшей Военной инспекции в Уфе должно было начаться формирование на базе БОНВ штаба дивизии, штаба пехотной бригады, двух полков и артиллерийского дивизиона 1-й Уфимской стрелковой дивизии по штатам, утвержденным СНК РСФСР. С этой целью 2-я дружина БОНВ была переименована в 1 -й Уфимский советский полк, а 3-я - во 2-й Уфимский советский полк. Но, как свидетельствует один из организаторов Красной армии в Уфимской губернии Ф.Я.Першин, "когда решили организовать Красную армию, с тем, чтобы красногвардейцы (т.е. бойцы отрядов БОНВ. — А.Б.) влились в армию, большая часть красногвардейцев от этого отказалась". БОНВ по-прежнему остались автономной организацией и вошли в состав Красной армии только в конце июля - начале августа 1918 года. …В результате разнообразных мобилизаций и наборов, как вспоминал Б.М.Эльцин, "наши войска представляли разнородный, разнохарактерный и разношерстный состав... Численность всего этого было трудно определить, поэтому на соответствующие телеграммы т.Троцкого и ответы давались самые разнообразные"» [35, с.106-107]. Неудивительно, что такие «герои» были беспомощны не только перед «башкирской шовинистической военщиной» [1, с.59], но и перед партизанами: «Отправленный 12 июня из Месягутово в Сикияз отряд (БОНВ, коммунисты и левые эсеры) был обращен в бегство крестьянами, вооруженными вилами, кольями и лопатами. В тот же день повстанцы заняли Месягутово, где находился один из главных уездных центров советской власти. 12 июня в Месягутово был образован особый крестьянский штаб для согласованного руководства восставшими против большевиков» [35, с.109].

Местным большевикам вновь пришлось надеяться на «инородцев»: «В течение нескольких дней были сформированы татаро-башкирская дружина, национальный марийский полк, латышский батальон, турецкий отряд из военнопленных и др.» [35, с.106]. Боеспособная Уфимская дивизия была у белых, но состояла она именно из башкирских полков и Камского татарского полка, о чем в данной книге упомянуто отдельно [18, с.164-165].

Что такое «максимум», Валидов собственноручно изобразил на карте Большой Башкирии в 1917 году. По поводу этой карты Орлов пишет, что «в 16 веке возможно так и было, но по тем временам можно было только ностальгировать» [1, с.51]. Во-первых, почему «только ностальгировать»? Революция — не время ностальгировать, а время строить, «чтоб сказку сделать былью!». Так понимали ее все участвующие в ней стороны — красные, белые, зеленые, анархисты и самостийники, так поняли ее и башкирские националисты. И даже инструмент для перестройки спешно готовили — Башкирское войско, пока «учредиловцы» и «Милли меджлис» занимались в Уфе говорильней. Во-вторых, «так и было» не только в XVI веке, но и в XIX-ом, и в XX-ом, в XXI-ом, поскольку под Башкирией понимается страна башкир, по башкирски — Башкортостан, населенная отнюдь не одними башкирами, как и Россия — не одними русскими.

Просто после XVI века башкиры стали жить в этой стране не одни. Но они и раньше, без русских, жили в ней не всегда одни — появлялись и исчезали угро-финны, кыпчаки, ногайцы, калмыки — и только башкиры оставались жить в своей стране с момента своего зарождения как этноса, и намерены жить в таковой и впредь. Народ, имеющий право на самоопределение. Именно поэтому башкиры боролись за реализацию этого права не в виде отделения от России, а в виде национально-территориальной автономии в ней.

Что Малая Башкирия — не «максимум» [1, с.24], как пишет Орлов, а минимум желаемого для автономистов, знает каждый историк (потому то она и «Малая»). Это видно даже по изложению самого Орлова, из последующих глав, заполненных фактами, как автономисты постоянно пытались этот минимум округлить и расширить [1, с.42]. Расширить максимум? Максимум потому и максимум, что в расширении не нуждается. Не те были условия у Валидова в марте 1919, чтобы «максимум» требовать.
В «Малую Башкирию» первоначально не вошел даже Стерлитамак, за который Валидов яростно боролся [1, с. 51-53]. Но позже. Как и за Оренбург [1, с.56]. И по Уфе ностальгировал [16, с.268]. И по Мензелинску. Просто политика — искусство возможного. Именно тяжелое положение башкирских частей, перешедших непосредственно за Валидовым на сторону Красной Армии, которое злорадно описывает Орлов, не позволяли требовать на тот момент большего. Кто же, не будучи победителем, требует «максимум»? Как говаривал А.С.Пушкин, перечтите, перечтите, Сергей Александрович, сии строки, и Вы сами признаетесь в своей необдуманности! Побежденный вообще не может ничего требовать, а в двусмысленном положении, в котором оказался Валидов — ни победитель, ни побежденный, остается довольствоваться минимумом. Не теряя надежды на лучшее. И приближая его. Работой.
Орлов описывает забавный пассаж с «Орловской волостью», попавшей в список волостей, включенных автономистами в состав Малой Башкирии, но, как прояснили они сами впоследствии: «не существующей совершенно и включенной по ошибке» [1, с.32]. По этому поводу автор саркастически вопрошает: «Включить несуществующее по ошибке?» [1, с.32]. Неужели лучше «включить по ошибке» существующее? Челябинск, например? Да, стилистикой русского языка башкирские националисты владели не в совершенстве. Но стоит ли за это над ними смеяться, помня, что более половины населения России, в отличие от них, грамотных как минимум на двух языках, было тогда совершенно неграмотно?
Кстати, по мнению «Энциклопедии Брокгауза и Эфрона», даже в период своего беспрецедентного обнищания башкиры в среднем превосходили в грамотности русское население [59]. Хотя русской интеллигенции, естественно, уступали — отсюда и шероховатость стиля изложения на чужом тогда для них языке.

«Не на коленке же подписывали?» — иронизирует по поводу небрежного оформления договора о башкирской автономии С.Орлов [1, с.32]. Может быть, и не на коленке. От этого суть договора не меняется. А скрупулезным оформлением государственных дел тогда не занимался и не мог заниматься никто: ни валидовцы, ни колчаковцы, ни большевики — за отсутствием единого государства как такового. Не время формальностям — революция! Точнее, все, претендующие на власть, пытались государственные задачи решать, но стиль, кадры и результаты были разные. Хаоса и у красных, и у белых, и у валидовцев хватало. Но это ровным счетом ни о чем не говорит, поскольку суть, а не форму вопроса понимали все стороны. А она проста и принципиальна — рождалась первая в России юридически зафиксированная национально-территориальная автономия, а уж подробности ее территориально-государственного устройства — дело мира, а не войны, которая продолжала бушевать на территории новорожденной республики.

По поводу недоразумения с «Орловской волостью», думаю, что смогу предложить правдоподобное объяснение. «В общем числе всех переселенцев в Уфимскую губернию во второй половине XIX в. выходцы из Вятской губернии занимали первое место, намного опережая все остальные губернии России. …много вятичей переселилось из Орловского уезда [выделено мной. — А.Б.], так как там был распространен отхожий мочально-рогожный промысел, "местом которого служит главным образом Уфимская губерния"» [60, с.94, 97]. Переселялись «орловцы» начиная с 1861 года, и, как правило, компактно: «плотно заселили междуречье рек Уфы и Белой к северу от Уфы» [60, с.94], от прочих «новых русских» отличались хорошим знанием края и умением жить в лесах, а от «старых русских» — даже говором и внешностью [60, с.96]. Поэтому башкиры могли запомнить их именно как «орловцев», а занятые ими местности по привычке и по памяти обозначить как «Орловскую волость», которой формально в пределах Башкирии, действительно, никогда не существовало.

Да, Малая Башкирия была экономически несамостоятельным, не цельным организмом — но только потому, что была образованием временным, сторонники башкирской автономии и государственности и не думали ограничивать Башкирию этими рамками как долгосрочный проект. В частности, в нее не вошли территории башкир-земледельцев. Постановление III Курултая (Съезда) Башкурдистана 8-20 декабря буквально гласило: «Для введения автономного управления в западной Башкирии, а именно: в западных частях Уфимской, Самарской и Пермской губерний, должны быть созваны не позже января 1918 года уездные съезды. …и тем взять бразды правления в свои руки. Правительство же Башкурдистана со своей стороны должно употребить все усилия к тому, чтобы Уфимская губерния целиком присоединилась к Башкирии без особой ломки с готовым государственным аппаратом» [17, с.82]. Оно и прилагало усилия, согласно наказу своего народа, только их оказалось физически недостаточно. В принятом в январе 1918 года Положении об автономии Малой Башкирии есть многозначительные слова: «Пока Малая Башкирия заключается в следующих границах:…» [5, с.120]. Представьте себе реакцию «мирового сообщества», если бы конституционные положения о границах, скажем, РФ или Ирана начинались столь же зловещим выражением. (Впрочем, прецеденты уже случались: СССР и ФРГ. Первый, по идее Л.Д.Троцкого, должен был когда нибудь расшириться на весь мир, а вторая, согласно своей Конституции — только на ГДР; последняя попытка расширения удалась, как и воссоединение разорванной Смутой Башкирии).
Кстати, само понятие «Малая Башкирия» — совершенно неисторическое, за пределами периода 1917–1922 гг. оно никогда и никем не упоминалось, включая столь авторитетного историка, как сам ее создатель, А.-З.Валиди. Его проектом была территориально-политическая автономия Башкирии в нормальных, гораздо более широких границах. Свидетельство чему — другая, упомянутая [1, с.51], но не приведенная С.Орловым карта, составленная тем же А.-З.Валиди (см. суперобложку). То, что эта схема Валидова не превратилась в реальную, топографически разработанную карту, типа помещенной в дизайн книжки Орлова карты Малой Башкирии — уже не его, Валидова, вина. Договор 20 марта 1919 года был нужен лишь как юридическое закрепление самого принципа национально-территориальной автономии. В рамках, максимально возможных при положении, в которое попали националисты к этому времени. Потому то башкирские власти и под руководством, и без руководства Валидова просили и требовали присоединить к Башкирии Стерлитамак, а позже — Уфу с остатками губернии [1, с.37, 57]. Точнее, не присоединить, а включить эти, исторически башкирские и экономически необходимые Башкирии земли в состав автономии. Сначала думали не столько об Уфе, сколько об Оренбурге — втором историческом центре управления башкирами, где находилась их святыня — Башкирский Караван-Сарай, но этот план был признан нереальным самими башкирскими националистами [1, с.56]. Во-первых, большевики не хотели об этом даже слышать. Т.е. ритуально передать башкирам Караван-Сарай можно, но сам Оренбург — никогда. Более того, Оренбургская область замышлялась ими именно в качестве «буфера», отделяющего башкир от Казахстана и тюркского мира вообще, что вызвало откровенную ярость А.-З.Валиди и башкирских националистов в целом [16, с.326-331].

Во-вторых, потому что такой передаче категорически противилось слишком много других сильных национальных общин, в том числе оренбургские казаки, исторически отнюдь башкирам не дружественные. Вместе с местными русскими, к которым они были приписаны, поскольку их Войско было Советами ликвидировано, они представляли в Оренбуржье численно подавляющую силу. В-третьих, Оренбург — город молодой, и не находится в центре башкирских земель, в отличие от Уфы. Хотя ранее и Уфа, и Оренбург поочередно (а около 70 лет даже одновременно, как в период Башкирского Войска) исторически являлись административным центром одной и той же губернии [61, с.12]. Не «разных регионов», как думает С.А.Орлов, а одного и того же, просто названия у него менялись по имени того из этих городов, которому передавались полномочия губернского. Разделение на разные губернии произошло лишь в 1865 году, и башкирской интеллигенцией оценивалось весьма болезненно [61, с.30 – 37; 16]. Так же, как и русскими интеллектуалами города Уфы, в лице С.Т.Аксакова [62, с.37]. Причем одновременное существование военной администрации «Уфимско-Оренбургского края» продлилось до 1885 года [62, с.61]. На этой то территории и располагался «обширный край, в область которого вошли нынешние губернии Оренбургская, Уфимская, половина Самарской и два уезда губерний Вятской и Пермской, назывался, да и теперь еще называется — по имени народа, обитавшего здесь уже с давних времен; народ этот — башкиры» [63, с.22]. Эти строки написаны писателем и краеведом Ф.Д.Нефедовым в самом конце XIX века. Т.е. отнюдь не только горная часть Оренбургской губернии, как нам пытается представить С.Орлов, а огромная область, включающая и эту, и Уфимскую губернию целиком, и т.д. по цитате. Это была Башкирия, «страна башкир» — а по башкирски: «Башкортостан».

«Малая Башкирия» для Валидова — прежде всего источник воинственного пополнения Башкирского войска, которое было его главным козырем в проведении в жизнь идей автономии и федерализма. Башкирские историки преувеличивают его значение [1, с. 23]? Иногда бывает — в основном в публицистике, а не в научной историографии. Но это войско — было, и было оно боеспособным, что очень важно в войне, все больше напоминавшей, по выражению С.Г.Кара Мурзы «драку двух дистрофиков», когда и для «красных», и для «белых» важное значение приобретала каждая дивизия, каждая бригада. Комплиментов боевым качествам башкирских частей в составе обеих враждующих в России группировок — целое море во всех источниках, их вынужден приводить и С.Орлов [1, с. 19, 26, 59].

И без этого войска ни подписывать договоры (даже нарушенные позже), ни вообще разговаривать об автономиях никто бы не стал: потрепались на митингах, и хватит. Поскольку «красные» вели на деле не менее империалистическую политику, чем «белые». Это быстро понял и описал А.-З.Валиди [16], это подтверждают ныне все историки, в том числе с полярных политических позиций — от С.Г.Кара Мурзы [43] и В.В.Кожинова [22] до А.М.Буровского [44]. Ведь даже осуществленные АССР стали декларативными, а без этого прецедента их могло бы вообще не быть. Большевикам оставалось только постепенно выхолостить содержание этой автономии (объявив лично Валидову, но отнюдь не во всеуслышание, подписанный договор «пустой бумажкой»), но не отказываться от него как от юридического прецедента, лишь сменив в этой автономии власть; и только после этой операции логично включить в нее остальную часть Башкирии, убрав с нее ветхую вывеску «Уфимской губернии», лишь прикрывавшую еще не распределенные обрезки бывшей губернии. Естественно, от этой губернии не отказался бы и Валидов, но только под своим, а не губернско-партийным руководством.