Переход в неведомое

Не на равных играют с волками
Егеря, но не дрогнет рука!
Оградив нам свободу флажками,
Бьют уверенно, наверняка.
В.Высоцкий, «Охота на волков»

 Хронологические рамки нашей работы ограничены таковыми же в книге С.А.Орлова. Орлов начал с момента перехода Башкирского войска на сторону Красной Армии, благоразумно выпустив за пределы своего труда и Всебашкирский учредительный курултай обеих созывов, и противоречия Мусульманских съездов, и избрание представителями всего башкирского населения Кесе Курултая (Предпарламента Башкурдистана), и работу Башкирского Шуро (Правительства), и даже провозглашение самой Республики Башкурдистан. Я не ставлю целью освещать эти вопросы, анализируемые в работе целого ряда историков [11; 13; 14; 15]. Отметим лишь, что представить историю башкирской автономии (несовместимой с рамками обычной губернии, каковой была губерния Уфимская) без указанных явлений невозможно. Но, в отличие от самого Орлова [1, с.6], будем, как принято, рецензировать то, что в его книге есть, а не то, что в ней нет. Поэтому скромно последуем за автором «Ликвидации Уфимской губернии…».
Алогичность комментария С.А.Орлова иногда занимательна. «Национальная газета сообщала: «Что касается вопроса о Башкортостане, то государственное совещание отложило его рассмотрение, посчитав, что Учредительное собрание, будучи созвано, решит вопрос в целом — о самоуправлении всех подобных областей. Но видимо, основы этого самоуправления должны закладываться и укрепляться уже сегодня» [выделено мной. — А.Б.].

Заметьте, вопрос не отклонялся, а всего лишь откладывался. Не время было рвать на части тонкое одеяло. Под резолюцией итогового документа стоит подпись представителя Башкирского правительства, но это ничего не значило! Ибо это же правительство на территории самопровозглашенной автономии (предгорье и горы Урала) начало создавать свои органы власти наряду с действующими российскими» [1, с.6]. Чему возмущается автор, не совсем понятно. Ведь национальная газета в процитированном отрывке ясно предупреждает, что будет строить свою властную вертикаль на местах. Признавая при этом Уфимское государственное совещание, именно чтобы не «рвать на части тонкое одеяло». Признавая постольку, поскольку Совещание готово уважать волю башкирского народа и мириться с подобной практикой, которая в период Смуты являлась единственно понятной и возможной для башкир, для защиты их имущества и аулов в настоящем, и прав — в будущем. Включая право на самоопределение. Потому что никакой такой «общегосударственной власти» в России на тот момент не существовало! И «вертикали власти», подчиненной многочисленным «учредилкам» и «директориям» — так же.
Этих директорий развелось по стране, как кроликов (к шести из них, упомянутых С.Орловым, он забыл добавить еще Восточно-Сибирское, или Пекинское правительство князя Г.Е.Львова, бывшего председателя настоящего Всероссийского Временного правительства), и непонятно, чем одни из них были лучше других. Валидову, например, по его юношеским симпатиям к теоретику сибирского автономизма Н.М.Ядринцеву [16, с.51], сначала больше по душе пришлось Сибирское правительство, пригревшее на своей груди и на свою голову адмирала Колчака, но заявлявшее, что для него «Сибирь на первом месте, а Россия — на втором» [17, с.252-260]. Но более реальной была признана ориентация на Самарскую директорию (Комуч), не без уговоров штаба Народной Армии Комуча [17, с.275], одобрившего создание единого Башкирского корпуса, а позже — на Всероссийское Уфимское совещание временных правительств, о котором упомянул С.Орлов [1, с.7].

Башкирское правительство участвовало в работе последнего и поэтому было лояльно к нему [17, с.159], хоть и авторитет его среди башкир был весьма низок. Да и среди всех россиян — невысок, судя по воспоминаниям М.М.Пришвина, И.А.Ильина, И.А.Бунина. Почему низок — поговорим чуть позже. Но ниспроверг это правительство не Валидов, а именно Колчак.

И не просто ниспроверг, но и отправил очередное демократическое «Всероссийское временное правительство» «в республику Иртыш», с пересадкой в Омске. Проще говоря, на расстрел. Галимьян Таганов (Таган), командир башкирского полка, оставшийся со своим полком в Белой армии до самого ее конца, называет непосредственных виновников ареста с препровождением в Сибирь, и в конечном счете, казни членов Уфимской директории, избранной на том самом Уфимском совещании временных правительств России, в неверности которому С.Орлов обвиняет… башкир. Вот их имена: генерал Круглевский, арестовавший Комитет Учредительного собрания, генерал Молчанов, дивизия которого спровоцировала антиколчаковское восстание в Сибири своим террором и грабежами («шомполовали» целые уезды), генерал-майор Тонких, сторонник «упразднения казачьих формирований вообще» [18, с.161], генералы Пучков и Вержбицкий [18, с.168]. Правда, через несколько месяцев самому Колчаку, преданному «белочехами», покинутому всеми союзниками и проклятому населением Сибири, пришлось отправиться в означенную «республику». Справедливость требует заметить: на казни адмирал повел себя достойно.

Валидов «в республику Иртыш» не захотел и не пошел. Кто его за это может упрекнуть? Тем самым он спас — не только свою жизнь, но и саму идею национально-территориальной автономии — для башкир и всех народов России, потому что он стал главным реальным лоббистом этой идеи в новой, Советской России. На запасы которой мы все до сих пор живем. И свой поразительный научный вклад — для мировой тюркологии [19, с.5].

Белых губил сам лозунг — к Учредительному собранию! Тот самый, который подтвердило Уфимское Всероссийское совещание и разогнавший «учредиловцев» Колчак. Непонятно только, почему этот лозунг столь понравился С.Орлову [1, с.7]. Валидов этому лозунгу следовал, но только до тех пор, пока он не мешал создавать реальную власть на местах. А для белых этот лозунг — программный! Они-то что собирались создавать? Т.е. «белые» предлагали ликвидировать лишь одну из враждующих сил, пусть самую одиозную — большевиков. А дальше — опять вернуться к бессильному, непонятно кем и как избираемому и созываемому в измученной стране Учредительному собранию, уже доказавшему свою беспомощность перед «революционной» стихией. Которое уже легко разгоняли, сначала большевики, потом (в лице уфимских «учредиловцев») — Колчак. Ведь политическая ориентация «белых» была крайне разнородна, с междоусобицами вплоть до расстрелов [19]. Не было никаких конкретных предложений, никаких гарантий, что и после ликвидации большевиков «Учредилка» о чем-нибудь договорится, и все не начнется сначала. А любая гражданская война ведется за интересы ее участников. Кому хочется воевать за силу, непонятно чьи интересы отражающую? Сколько пищи для домыслов, сдобренных большевистской пропагандой, о том, чьи же это будут в действительности интересы! Уж не Антанты ли, «выполняющей свой союзнический долг», о чем взволнованно поведал С.Орлов [1, с.26]? Да чьи угодно, только не крестьянства и не «национальных меньшинств».

Воевать за силу, которая «откладывает до созыва Всероссийского Учредительного…» все вопросы? Включая важнейший из них — национальный, т.е. просто не хочет их решать. Но национальные части, в нашем случае — башкирские, воевали именно за устраивающее их решение этого вопроса, здесь и сейчас!

Диктатура Колчака на этом вопросе также обожглась, не умея решать вопрос поэтапно. Еще никого всерьез не победив, белые упорно игнорировали любую автономию, не говоря уже о независимости даже тех территорий, которые сами все равно контролировать не могли. Включая не только Башкирию. «На ходатайстве бурят о самоуправлении министр [колчаковского правительства — А.Б.] В.Пепеляев наложил резолюцию: "Выпороть бы вас". Союзники М.-Г.Курбангалиева — Семенов и Унгерн, оказались практичней — и с помощью этих бурят и башкир (вместе со своими русскими и казачьими отрядами, конечно) воевали с красными еще 3 года после расстрела Колчака, завоевали с ними Монголию, где «Черный барон» Роман Федорович Унгерн фон Штернберг продержался до 1922 года, в качестве независимого «вана» этой страны [21].

Реальным выходом для страны действительно была только диктатура — что белая, что красная, и сила большевиков была именно в том, что они откровенно и недвусмысленно претворяли в жизнь этот понятный массам проект. Детали проекта — уже второй вопрос, не менее важный. А у «белых», после провала корниловщины (в чем главная вина — не большевиков, а ничтожного «демократа» А.Ф.Керенского) такая постановка вопроса отсутствовала. Точнее, у них вообще отсутствовала единая позиция и единая постановка любых вопросов. Диктатура Колчака явилась не просто запоздалой и неожиданной для всех прочих лидеров Белого движения — она была политически бездарной, что, как в любой диктатуре, зависит и от личности диктатора.

Валидов не был полководцем. И не согласен с теми, кто, по инерции советской технологии мифотворчества, пытаются представить, что полководцем он все же немножко был. Но вот адмирал Колчак. Возможно, что он хорошо разбирался в минном деле, хотя ни одной победы под его руководством русский флот не одержал. Его хвалят: консультировал американцев по минному делу. И, добавим, консультировался о чем-то с президентом США Вудро Вильсоном [22, с.52]. Но как управление миноносцами поможет ему в организации наступления-отступления сухопутных армий?
Роль Верховного правителя России и Главнокомандующего была для Колчака ролью политической. Так же, как роль политического лидера Башкурдистана — для А.-З.А.Валидова.

Поэтому оценивать деятельность обоих следует только по политическим и организационным, а не военно-тактическим критериям. Не Колчак создал Народную армию, выгнавшую большевиков из Приуралья. Он вообще включился в эту войну весьма поздно. И ненадолго, и с плачевными для страны и себя лично результатами.

«Вот «адмирал А.В.Колчак, поставленный англичанами и США Верховным правителем России. Ни в коем случае не можем мы его считать носителем идеи "национально осмысленной государственности". О русском народе он писал буквально как крайний русофоб времен перестройки: "обезумевший дикий (и лишенный подобия) неспособный выйти из психологии рабов народ". И при власти Колчака в Сибири творили над этим народом такие безобразия, что его собственные генералы слали ему по прямому проводу проклятья. Он ходил на консультации к Плеханову, после Октября патетически пытался вступить рядовым в британскую армию, имел при себе комиссаром международного авантюриста, брата Я.М.Свердлова и приемного сына Горького капитана французского Иностранного легиона масона Зиновия Пешкова. Он сам признавал: "Я оказался в положении, близком к кондотьеру" - кондотьеру, воюющему против своей страны». [23]. Так оценил Колчака не декан истфака БашГУ профессор М.М.Кульшарипов, не «башкирский националист» и не сторонник «рахимовского режима», а Сергей Георгиевич Кара Мурза, один из самых оригинальных и мощных мыслителей и политологов современной России.

После кончины академика А.С.Панарина, А.А.Зиновьева и В.В.Кожинова трудно даже поставить кого-либо рядом с ним, по крайней мере, в патриотически мыслящем лагере. Но вернемся к тексту. Орлов считает, что «Многочисленные взоры устремились на популярного адмирала Колчака: мужество и достоинство этого человека сомнений не вызывали» [1, с.8]. Личная доблесть адмирала бесспорна, но вот насчет «многочисленных взоров»… Если бы, если бы.

«А. В. Колчак занимал до Февраля более высокий пост, чем Деникин и Корнилов: с июня 1916 года он был командующим Черноморским флотом. Но, как утверждает В. И. Старцев [настоящий, академический историк Гражданской войны. — А.Б.], «командующие флотами... Непенин и Колчак были назначены на свои должности благодаря ряду интриг, причем исходной точкой послужила их репутация — либералов и оппозиционеров» [22, с.46].

«Последний военный министр Временного правительства генерал А. И. Верховский (человек, конечно, весьма «посвященный», хотя и, насколько известно, не принадлежавший к масонству) писал в своих мемуарах: «Колчак еще со времени японской войны был в постоянном столкновении с царским правительством и, наоборот, в тесном общении с представителями буржуазии в Государственной думе». И когда в июне 1916 года Колчак стал командующим Черноморским флотом, «это назначение молодого адмирала потрясло всех: он был выдвинут в нарушение всяких прав старшинства, в обход целого ряда лично известных царю адмиралов и несмотря на то, что его близость с думскими кругами была известна императору... Выдвижение Колчака было первой крупной победой этих (думских. — В.К.) кругов» [22, с.47].

Орлов восхищается: «В 1917-м, с требованием сдать оружие, командующего Черноморским флотом России обступила скорая на расправу полосатая братва, но адмирал швырнул наградной кортик в море. Через месяц клинок поднимут и вручат его владельцу с надписью: «Рыцарю чести адмиралу Колчаку от Союза офицеров армии и флота».» [1, с.8]. Почему-то другие морские офицеры, если «полосатая братва» их «обступала», погибали сразу. А иногда и не сразу, медленно и мучительно. Их рвали на части лебедками, забивали кувалдами, окунали в кипяток [24]. Адмирал Колчак отделался картинным выбрасыванием своего золотого кортика в море. Вы можете представить себе пьяных, озверевших матросов, душевно потрясенных столь опереточным жестом? Я не могу. А разгадка проще. Братва братве рознь.

Свидетельствует А.М. Буровский: «Сейчас придется сказать несколько слов на тему, говорить на которую, вообще-то, совершенно невозможно: тема эта еще больше захватана мистиками и психопатами, чем поиски Атлантиды [это не про Орлова, это совпадение! — А.Б.] и ловля снежного человека.
Действительно, существовало ли пресловутое «жидовское масонство»? То есть существовать-то оно существовало, но вопрос: решало ли оно хоть что-нибудь или нет?
Один довольно загадочный случай: когда балтийские матросы уже вломились в дом одного петербургского востоковеда, их взору предстал коридор, расписанный каббалистическими знаками, — причуда хозяина квартиры.

— А-аа! — глубокомысленно произнесли матросы и немедленно ретировались.
Случай подлинный. Вопрос — что знали матросы о том, кого можно, а кого нельзя трогать? А они ведь явно «что-то знали»» [25, с.248].

Ему вторит В.В.Кожинов, опираясь на воспоминания министра А.И.Верховского: «А в Феврале и «партия эсеров мобилизовала сотни своих членов — матросов, частично старых подпольщиков, на поддержку адмирала…энергичные агитаторы сновали по кораблям, превознося и военные таланты адмирала, и его преданность революции» [22, с.47]. Т.е. персон, действительно влиятельных в каких-либо закулисных, не обязательно «жидо-масонских» (евреев в колчаковском окружении почти не было, зато западники-масоны наблюдались в избытке), кругах было «нельзя трогать» — у них существовали свои каналы влияния и на матросов. Вот только назвать такие круги патриотическими, судя по их связям, крайне сложно. Так что опасность от такой братвы Колчаку не грозила. Он для них — свой. Пока не вырвался от бушующих матросиков подальше, на свободу.

Орлов цитирует прочувствованное письмо Колчака Деникину [1, с.8], но ничего не говорит о реакции последнего, хотя берет этот фрагмент именно из его воспоминаний. Вспоминает сам генерал А.И.Деникин: «...подчинение мое адм. Колчаку в конце мая 1919 года, укреплявшее позицию всероссийского масштаба, занятую Верховным правителем, встречено было правыми кругами несочувственно» [26, с.104]. Обратите внимание, это «подчинение» произошло «в конце мая», почти через два месяца после перехода «валидовцев» в «красным», в период которого Колчак отнюдь не являлся лидером даже среди узкого круга самих «белых» генералов-заговорщиков.

Каким же авторитетом, какой легитимностью мог обладать «правитель омский» для башкир Валидова? Очевидно, никаким и никакой. Сам А.И.Деникин, воевавший с красными с самого зарождения их как силы, подчинился Колчаку, таинственно нарисовавшемуся из далекой Америки, исключительно под давлением «союзников», губивших тем самым Белое дело.

Не подчиниться им он не мог, даже если бы, каким то чудом, пересмотрел идеологию, уже погубившую Российскую империю: «Верность союзником до гроба». Союзники и воевали всю мировую войну — «до последнего русского солдата». Не мог, потому что в руках большевиков — все оружейные центры страны, большинство гигантских военных запасов империи, и оружие белым могли поставить только союзники. Без них все добровольческие и казачьи части быстро оказались бы в том самом тяжком положении, что и части Валидова в феврале 1919 года. Так, в марте 1919 года британский генерал Бриггс передал Деникину следующие инструкции: «Правительство его величества смотрит с большим неудовольствием на назначение генерала Ляхова губернатором Дагестана… Если же генерал Деникин будет действовать в направлении, неприемлемом для Великобритании, то это принудило бы правительство его величества отказать ему в своей поддержке и остановить отправку ныне посылаемых запасов» [20, с.91]. Это — Деникину, самому «великодержавному» из генералов! И Краснову такое посылали [20]. И Юденичу [20]. Что уж говорить о Колчаке!

Согласен с г-ном Орловым в том, что А.В.Колчак не похож на Карабаса-Барабаса. Потому что Карабас был хозяином кукольного театра, а Колчак, вне зависимости от его личных качеств — всего лишь членом кукольной труппы.

«Александр Васильевич Колчак был, вне всякого сомнения, прямым ставленником Запада и именно поэтому оказался Верховным правителем. В отрезке жизни Колчака с июня 1917-го, когда он уехал за границу, и до его прибытия в Омск в ноябре 1918 года много невыясненного, но и документально подтверждаемые факты достаточно выразительны. «17(30) июня, — сообщал адмирал самому близкому ему человеку А.В. Тимиревой, — я имел совершенно секретный и важный разговор с послом США Рутом и адмиралом Гленноном... я ухожу в ближайшем будущем в Нью-Йорк. Итак, я оказался в положении, близком к кондотьеру. ...В начале августа, только что произведенный Временным правительством в адмиралы («полные»), Колчак тайно прибыл в Лондон, где встречался с морским министром Великобритании и обсуждал с ним вопрос о «спасении» России. Затем он опять-таки тайно отправился в США, где совещался не только с военным и морским министрами (что было естественно для адмирала), но и с министром иностранных дел, а также — что наводит на размышления — с самим тогдашним президентом США Вудро Вильсоном»... Адмирал решил пока не возвращаться в Россию и поступил... «на службу его величества короля Великобритании»... В марте 1918-го он получил телеграмму начальника британской военной разведки, предписывавшую ему «секретное присутствие в Маньчжурии» — то есть на китайско-российской границе. Направляясь (по дороге в Харбин) в Пекин, Колчак в апреле 1918 года записал в дневнике, что должен там «получить инструкции и информацию от союзных послов. Моя миссия является секретной, и хотя догадываюсь о ее задачах и целях, но пока не буду говорить о ней» (цит. изд. с. 29). В конце концов в ноябре 1918 года Колчак для исполнения этой «миссии» был провозглашен в Омске Верховным правителем России. … При Колчаке постоянно находились британский генерал Нокс и французский генерал Жанен со своим главным советником — капитаном Зиновием Пешковым (младшим братом Я. М. Свердлова), принадлежавшим, между прочим, к французскому масонству. Эти представители Запада со всем вниманием опекали адмирала и его армию. Генерал А. П. Будберг — начальник снабжения, затем военный министр у Колчака — записал в своем дневнике 11 мая 1919 года, что генерал Нокс «упрямо стоит на том, чтобы самому распределять приходящие к нему запасы английского снабжения, и делает при этом много ошибок, дает не тому, кому это в данное время надо» [22, с.52-53].
Приведенные выше профессором В.И.Старцевым, В.В.Кожиновым, С.Г.Кара Мурзой оценки и факты находятся в прямом соответствии с многочисленными источниками, и не могут быть опровергнуты никем.
Упрямое нежелание считаться ни с чьими желаниями, кроме пожеланий «союзников» из далеких Нью-Йорка и Версаля, ни с реальной действительностью, вообще ни с чем, кроме мечтаний о «единой и неделимой», но уже распавшейся империи — вот трагедия белого командования! Впрочем, здесь я не точен. «Союзникам» «единая и неделимая» была категорически не нужна. Ллойд-Джордж и Клемансо уже поделили Россию на сферы влияния. И поддерживали «самостийность» всех ее окраин, до которых могли дотянуться (Прибалтика, Закавказье, Бессарабия, Польша и т.д.). А белые генералы и их «Верховный» адмирал «союзников» слушались. Политика союзников была двуличной, но прагматичной [А.И.Деникин]. А самих белых — шизофренической (в смысле раздвоения сознания). Отпугивая своих потенциальных и настоящих союзников — националистов лозунгом «единой и неделимой», не за империю воевали белые, по крайней мере, их генералитет, а за непонятную «демократическую республику», приказавшую долго жить еще в октябре 1917 года. Историк тех событий М.В.Назаров говорит определенно: «При всем уважении к героизму белых воинов следует признать, что политика их правительств была в основном лишь реакцией Февраля на Октябрь — что и привело их к поражению так же, как незадолго до того уже потерпел поражение сам Февраль» [22, с.50].

И почему башкиры должны были этой утопией проникнуться и рубиться за нее? Чем все «директории», тем более — Колчак, легитимней в их глазах, чем избранное ими самими Башкирское Шуро, и собственные вожди, их земляки и сородичи, сформировавшие и возглавившие их отряды? А в гражданской войне важна именно такая легитимность, мнение Клемансо и Ллойд-Джорджа коневодов Урала и плотогонов Агидели как-то мало интересовало. Башкирское правительство/Башревком — исполнительная власть, одобренная властью законодательной — Всебашкирским Курултаем, делегатов которого башкиры сами избирали в 1917 году. О такой легитимности последних говорит сам факт молниеносной мобилизации в Башкирское войско в 1918 году, причем именно на «националистических» принципах Валидова.
Орлов полагает, что власть «сторонников национальной автономии» была «слабой, призрачной» [1, с.11]. Но как без власти, в обстановке всеобщей анархии они собрали 9-ю Башкирскую «большую дивизию» [1, с.11]? А сторонники Колчака были против национальных формирований вообще, включая дивизионный уровень [1, с.10-11].

Именно набор добровольцев по такому, национальному, принципу, сделал башкирские части столь боеспособными. И «ударную башкирскую дивизию князя Голицына», наводившую ужас на красных, о которой упомянул Орлов [1, с.26], и полки А.-З.Валиди, перешедшие к «красным» и лупившие «кадетов» Деникина и Юденича, и 3-й башкирский полк Галимьяна Тагана, оставшийся у Колчака — прозванный красными «божьим наказанием», как и все формирования белого Военно-национального управления башкир под руководством М.-Г.Курбангалиева, и бригаду Мусы Муртазина, воевавшую то с красными, то с белыми, то со всеми одновременно [27]. Потому что воинов объединяла понятная им идея, общий язык и интересы, национальная гордость и воинские традиции. А при всеобщей мобилизации [1, с.7] в условиях Смуты разношерстый состав мало что объединяло, кроме возможности мародерства и палочной дисциплины ненавистных «белоручек»-офицеров, которых, оказывается, можно легко убивать при первой смене обстановки (в этом опыт к 1918 году солдаты накопили огромный и страшный). Опыт националистов был совершенно иным, своим офицерам они подчинялись [1, с.19].

Этот опыт вспомнил и Сталин, одобривший в Великую Отечественную войну формирование 112-й Башкирской кавалерийской дивизии генерал-майора М.М.Шаймуратова (планировали две такие дивизии, но не хватило кадров — все мужское население Башкирии уже ушло под мобилизацию и несло чудовищные потери) [БКЭ, с.153]. Необходимость национального принципа формирования башкирских частей понимали и русские цари: с XVI века и вплоть до 1865 (частично — до 1887) гг. башкиры служили исключительно в собственных формированиях. До введения всеобщей воинской повинности, в обычные солдаты их посылали только в качестве наказания, заменявшего, по свидетельству генерала П.М.Голицына, смертную казнь [28, с.471].

Башкирские национальные части самоорганизовались согласно фарману (приказу) №1 Башкирского правительства (не сразу, конечно, самостоятельная мобилизация мирного населения — процесс непростой) под лозунгом изгнания красных банд из Башкортостана (что и было сделано) и защиты вотчинного права на землю в будущей Башкирской республике [17, с.39, 113-115]. Права, которое не защитили ни царское, ни Временное правительство, и явно не собирались обеспечивать «белые» — идейные наследники П.А.Столыпина. Потому что вотчинное право — право общинное, оно противоречит формуле либерализма. А молодой «демократической России» нужны были земли для модернизации «по западному пути»! Так что резоны для построения своей собственной автономии у простых башкир были.
Думаете, в силу своей «темноты» [1, с.19], они не знали простых социологических истин? А им и не нужно было знать, достаточно было видеть нескончаемый поток переселенцев в Башкирию последние 40 лет. Защищать землю означало для них — защищать ее от мародеров любой армии в настоящем, но в будущем — именно от посягательств переселенцев и арендаторов. Земельный вопрос — это реально. Он разделил население Башкирии так же резко, как на землях казаков.

Противостояние башкиры — пришлые (отчасти, включая и «старых пришлых»: тептяр и татар) было аналогично противоборству казаки — иногородние. В обоих случаях угли тлели давно: почитайте М.Шолохова и А.Валиди. Корни этой ситуации — вновь в истории. После разложения и ликвидации Башкирского Войска в 1865 году башкиры оказались в парадоксальном и нелегком положении. Впрочем, земельный вопрос слишком важен, и заслуживает отдельной главы [см. гл.3, 8].

Орлов пространно и злорадно описывает тяжелое положение башкирских частей, переходивших по приказу Валидова на сторону Красной Армии. Да, триумфальным такой переход не назовешь. Настоящий переход в неизвестность. Но выделим ряд моментов. Сначала те, которые выделил сам Орлов, а позже самостоятельно его дополним. Вопрос следующий. Отчего башкирские дивизии оказались в столь тяжком положении? Как ни пытается Орлов принизить их значение по сравнению с «полнокровными» красными частями (особенно со Смоленским полком, который, к слову, менее через месяц после описанных событий весь остался лежать у «башкирской столицы» — Темясово) [1, с.25], звучит неубедительно.
Можете не верить Валидову, когда он сообщал Сталину (в то время — наркому по делам национальностей), что в момент перехода, до разоружения, шесть его башкирских полков могли бы прихлопнуть очутившихся в их расположении «смоленцев», как муху [27, с.187]. Но факты, изложенные в этом докладе, почти текстуально повторяются в «Обращении Реввоенсовета Южной группы Восточного фронта» к своим частям, подписанной Валерианом Куйбышевым (его именем назовут Самару) и Новицким [27, с.70-72]. Публиковавшемся позже в «Известиях Баш. Обл. комитета РКП(б)» (№1, 2 апреля 1922 года) и в работе М.Л.Муртазина, изданной Научно-уставным отделом Штаба РККА в 1927 году [27, с.2, 72]. Привести это пространное обращение я не могу, даю лишь ссылку, труд Муртазина ныне переиздан и легкодоступен. Да и сам Орлов, если не считать большевистской газеты, опирается именно на это обращение Валидова к Сталину и его приказ своим войскам [1, с.17, 21]. Несколько странно их комментируя. Эти тексты в РБ никогда никем не скрывались. Доклад Валидова привел М.М.Кульшарипов [13, с.128-139] в 1992 году, а его же приказ своим частям по поводу наступления «противника» на Кананикольск — Муса Муртазин в упомянутой книге (переиздана в 2007 г.) [27, с.181].
Сил у Смоленского полка хватило для издевательств над обманом обращенными в пленных бойцами одного батальона 1-го башкирского полка. Для грабежа и террора башкирского населения. Едва увидев такое, два других батальона того же башкирского полка (голодные, без патронов), легко ушли опять к белым.

Ни разоружить, ни удержать их «героический Смоленский полк» не смог [1, с.22]. Про то, как поступил с этим полком башкирский полк Муртазина — чуть позже. Действительно, «Смоленский полк был настоящим, полнокровным, со своей артиллерией» [1, с.16]. Но в ходе боев с башкирами до их перехода на сторону РККА, «встречая упорное и жестокое сопротивление врага» [1, с.22], «полнокровность» красных частей сильно поубавилась.

Пришлось пополнять их местным населением — естественно, небашкирским, башкиры — противник. Известно, что в Красную Армию добровольно шел самый криминальный, маргинальный слой народа, в основном — из недавних беженцев и переселенцев. У этих к башкирам — особые претензии. Отсюда — их террор по отношению к коренному населению, издевательства над беззащитными. О последствиях они не думали — маргиналы не умеют думать. Реввоенсовет и большевистское руководство думать пытались — отсюда и упомянутое обращение.

Грабежи развращают любую армию! Неудивительно, что со своим настоящим противникам мародеры не справились. Стоило объявиться казакам, как разбалованные «контрибуциями» с башкирских женщин, стариков и детей, «смоленцы» побежали.

Рядом находился 1-й Башкирский кавалерийский полк, на счастье «смоленцев», презрительно проигнорировавший приказ их командиров о разоружении, а потому прочно державший оборону, на этот раз — против белых. Это произошло 18 марта 1919 года, в бою у деревни Абзалилово. «Отступление батальонов [Смоленского полка. — А.Б.] было настолько быстрым, что о нем командиру 1 -го Башкавполка сообщено не было. Последний в это время, выслав один эскадрон на Таксирово — Давлетшино и 2-й на Шкулово — Тяпаково, своим ядром— 2 эскадронами с 1 орудием и пулеметом — занимал Равилево. Бывший при батальонах Смоленского полка делегат связи от Башкавполка, присутствовавший при их разгроме, сумел вырваться и доложил комполку о происшедшем. Последний, взвесив обстановку, решил, что отступать полку нельзя, так как это отступление усилит недоверие к полку со стороны красных. Поэтому он решился атаковать белых хотя бы ценой жесточайших потерь, и, оставив один эскадрон для обеспечения фланга атакующего полка со стороны Таксирово—Давлетшино и Шкулово, 3 эскадронами с 1 орудием и взводом, сформированным из обозников, пехоты и пулеметной командой (из 6 пулеметов), организует атаку» [27, с.82]. Атака завершилась, как обычно, успешно, и описана Муртазиным детально и вдумчиво.

Сообразив по яростному удару, что перед ними отнюдь не «смоленцы», казаки предпочли ретироваться. Но и это не все. «Разгромив противника, комполка устанавливает за противником наблюдение и с главными силами возвращается опять на свой боевой участок д. Равилево (см. схему № 3), где решил полку дать дневной отдых. А за это время противник, сосредоточив несколько полков 25 марта утром вторично произвел неожиданный налет на Смоленский полк (в д. Абзалилово) и разгромил его. Полк, рассыпавшись, бежал в разных направлениях, и несколько его рот попало в район Башкавполка. К командиру Башполка приехал врид командира Смоленского полка (Нейман) и просил помочь ему прежде всего привести смоленцев в порядок, так как он сам бессилен был справиться с их деморализованным состоянием, не имея даже незначительного ядра, на которое он смог бы опереться.
Учтя всю важность создавшегося положения и просьбу командира смоленцев, командир Башкавполка решает восстановить порядок в расстроенных частях Смоленского полка, хотя бы для этого потребовались самые решительные меры.

Выслав один эскадрон во главе со своим помощником (тов. Ямбулато-вым), комполка приказал ему задержать бегство смоленцев. Тот перерезывает им путь и задерживает их в районе Урсуково—Искужино, где и приказывает им обороняться против казаков, но смоленцы ропщут и воевать не желают. К ним тогда приехал командир Башкавполка и приказал драться с казаками, угрожая в противном случае расстрелять всех, начиная с командного состава и кончая красноармейцами. Эта угроза оказала на смоленцев соответствующее влияние, и они, хотя и с неохотой, позиции для обороны заняли. [Представляю: потрясая маузером, носится на коне среди толпы красноармейцев взбешенный Муртазин, лупцуя разбегающихся «героев» нагайкой, к своему турэ подтягивается конный башкирский эскадрон Ямбулатова. На пригорке многозначительно вырастают башкирские тачанки. Хлопья пены с разгоряченных боем коней, тяжелые, как это часто бывает у башкир, обветренные лица с самым разнообразным цветом и разрезом глаз. Свирепые кавалеристы нехорошо поглядывают на «смоленцев», поигрывая шашками — и, думаю, едва сдерживаются (им есть, что припомнить!), чтобы не порубить на месте людей, обратившихся в стадо. Но еще не время! — А.Б.]… Опьяненные успехом легкой победы над Смоленским полком, казаки оказали Башполку упорное сопротивление, в результате чего завязался длительный и жестокий бой. Неся потери, башкиры, измученные и почти одинокие, делают последний нажим, которого противник не выдерживает и обращается в бегство. Оставляя много убитых, раненых и пленных, противник отходит к Абзалилову» [27, с.84].

Все источники, включая процитированные самим Орловым воспоминания белых генералов, подтверждают — боевые качества башкирских частей были выше среднего [1, с.19, 26, 59]. Причину их неудач в период «перехода» видно даже из тенденциозного описания самого Орлова, только автор всячески ее замазывает, зачем-то обеляя Белую Гвардию. Насильников и мародеров Красной армии обелить не решился даже Орлов, на то она и Красная; он просто не привел подробности насилий над обманутым башкирским населением. Не будем приводить их и мы, взглянем на суть явления. Причины следующие. 1. Непризнание Колчаком национально-территориальной автономии Башкурдистана и расформирование Башкирского корпуса как цельной боевой единицы.

2. Общее поражение Белой армии в целом (потеря Башкирии) и двух башкирских дивизий в частности. Поражение, обусловленное преимущественно политикой Колчака, а не стратегией и тактикой, о чем мы уже упоминали и упомянем. Исправить эту ситуацию сравнительно немногочисленные башкирские части не могли.

3. Провал антиколчаковского заговора Валидова, после которого его лично и его сторонников колчаковцы «могли запросто повесить» [1, с.9, 26]. К этой причине мы еще вернемся чуть ниже.
4. Прекращение снабжения башкирских дивизий главным штабом «белых». До всякого перехода. Не прекращение — результат перехода, а переход, во многом — результат прекращения. В результате башкирские полки остались без боеприпасов и провизии в самый решающий для них момент. Не считаю, что большевики морально были лучше колчаковцев, но они действительно «оказались куда хитрее» [1, с.9]. Соответственно, белые генералы — глупее. А на войне ошибки политиков оплачены кровью солдат. А на войне гражданской — судьбой великой страны.

Вглядимся пристальней. Первую причину обсудим отдельно, это — вопрос мировоззренческий, Орлов ничего плохого в нем не видит. По второму пункту. Да, переходили на сторону того, кто оказывался сильнее в Гражданской войне, поскольку только с более перспективным союзником реально было договориться об автономии. Только что в этом ужасного, если принципиальной целью башкир была именно возможно более широкая автономия, а не поддержка «красной» или «белой» утопии? Почему утопична была «Белая» идея, мы уже говорили выше, а о том, какой утопией являлся проект «Красных», исписано море чернил, от Милюкова до Буровского, поэтому не будем повторяться.

По поводу заговора Валидова возникает резонный вопрос: почему Корнилову, Колчаку, Краснову, Ленину, Дутову можно вести свою игру, а Валидову — нельзя? Кстати, насчет «игры». Именно в ее терминах описывает ситуацию С.Орлов: «Представьте себе: рубитесь вы в шахматы, ситуация в пользу противника, наступает решающий момент, когда еще можно выправить игру, а у вас одна из фигур начинает закладывать основы самоуправления. В прифронтовой полосе...» [1, с.7]. Потому то и проиграло Белое движение, что его вожди видели в людях и в целых народах не более, чем «шахматные фигуры», которые они могут легко переставлять. И сами являлись такими фигурами для британских «просвещенных мореплавателей». Вот и доигрались.

Теперь по четвертой причине. По совету С.А.Орлова, рассмотрим события зимы 1918-1919 гг. внимательнее.

Вот телеграмма Валидова командарму генералу Дутову, начштаба армии полковнику Вагину и помощнику Башкирского войскового управления полковнику Бикмееву в Оренбург (Караван-Сарай) от 25 декабря 1918 г: «В связи со сложившимися обстоятельствами на фронте все отряды стягиваются в одно направление. Ни денег, ни патронов, ни чаю нет. Люди готовы действовать без теплой одежды. Отсутствие патронов и денег не дает возможности их использовать. Обещанные Вами патроны и чай все еще не получены. Для получения необходимого сегодня послали полковника Бикмеева. Прошу выдать ему миллион рублей аванса в счет содержания 2 090 добровольцев за ноябрь и декабрь, они не получали и за октябрь. Прошу пуд чаю, 1 000 патронов «Гра», 1 000 трехлинейной, минимум три пулемета с лентами. …Сегодня передают, что бой идет на станции Чишмы. Всякое замедление подобно смерти, сюда же вызван первый конный полк Карамышева, который никуда не зачислен и ничего ниоткуда не получает. Четыреста молодых отборных башкир имеют лишь сто семьдесят винтовок разной системы и без патронов. Сегодня через Ермолаевку казаки провезли в Исаево-Дедово винтовки в ящиках [здесь и далее выделено мной. — А.Б.]. Не сделаете ли распоряжения о выдаче этих винтовок конному полку и отрядам? Начальник Башкирского войскового управления Валидов.» [17, с.348-349].
Следующая его телеграмма тем же лицам от 31 декабря 1918 г.: «Солдат в конном добровольческом полку в октябре было 1 803 человека, в ноябре — 1 890 человек, в декабре несколько увеличилось, и точное число не известно. За октябрь следует 338 603 руб. 40 коп., за ноябрь — 376 773 руб. 40 коп., за декабрь — 376 773 руб. 40 коп., всего — 1 092 150 руб. 20 коп., за округлением — 1 100000 рублей... Тамьян-Катайский, Табынский, Юрматынский, Кипчакский отряды действуют в Стерлитамакском районе под руководством ротмистра Карамышева вместе с конным полком Карамышева, Джетировский, Усерганский отряды двигаются сюда же. Окринт2 Агапов телеграфирует наштадиву о присылке форменных требовательных ведомостей, …а между тем некоторые отряды: Табынский, Тамьян-Катайский, отряды самые многочисленные, до 600 человек, от нас в данное время совершенно отрезаны. Люди голодают на подножном корму. Умоляю прислать срочно деньги, патроны с полковником Бикмеевым, которые прошу, если можно, на грузовом автомобиле. Стерлитамак занят красными [в] воскресенье [в] 2 часа дня. [В] некоторых местах связь между отрядами потеряна. Пришлите медикаменты, есть раненые, нечем лечить.

Начальник Войскового управления Валидов.» [17, с.353].
Из другой телеграммы: «отряды стянуты к Стерлитамаку, но у них нет оружия и патронов, почему настоятельнейшим образом прошу прислать немедленно 20 японских винтовок из первого полка, обещанных полковником Вагиным, и патронов, как можно больше, пулеметы, чтобы восстановить положение [и] прогнать красных.

Начальник Войскового управления Валидов» [17, с.352].
Не поверим Валидову? Но его подтверждают донесения подчиненных и соседей по фронту. Например, телеграмма подпоручика Абдрашитова в Дмитриевку, начштабу Башкирской дивизии о состоянии дел в районе Стерлитамака (31 декабря 1918 г., 16 ч. 30 мин.): «Красные окружают ближайшие [к] Стерлитамаку, Зиргану и Мелеузу деревни. [У] сопротивляющихся сил нет. [интересно, правда? — у башкир, недавно лихо разгонявших красные банды, «сил нет». Почему? Объяснение далее в тексте телеграммы. — А. Б.] Наш кавалерийский полк и отряды находятся в районе Стерлитамака, но они не только не в состоянии драться и даже ходить, они голодают, нет денег ни копейки, а про сопротивление врагу нечего и говорить, у них [нет] почти ни одного патрона. Валидов несколько раз телеграфировал Вам о высылке денег и патронов и японских винтовок, обещанных Вагиным, но до сих пор вы медлите, совершая этим чуть ли не преступление в деле обороны. Если у вас есть интересы к сохранению территории возрождающейся России, то вооружите готовые боевые кадры солдат и немедленно пришлите винтовки, патроны. Валидов выехал на фронт» [17, с.353]. И воспоминания Галимьяна Тагана — о том же [18]. И Мусы Муртазина [27]. И других.

Хорошо коннице Мусы Муртазина: нет патронов — пусть рубятся на шашках, как их древние башкирские предки девятого века. Против пулеметов. А пехоте Валидова что делать? Они усердно и успешно воевали с большевиками, но вот боеприпасы кончились. Еще в августе 1918 года командующий башкирскими частями Верхнеуральского фронта Терегулов телеграфировал Валидову, что его бойцам приходится зачастую биться с большевиками… прикладами [17, с.302]. Как дубинами в каменном веке. Постоянную нехватку винтовок отмечал и Таганов [17, с.314].
Не смотря на это, разбить его 3-й Башкирский полк красные так и не смогли. Ни разу. Разве что если считать поражением крах всей Белой армии, в которой он сражался до самого ее конца.
Наоборот, это его джигиты постоянно противника лупили. Иногда с презрением к нему — нагайками. За что были прозваны красноармейцами «божьим наказанием» [29]. Но в тот страшный февраль 1919-го без еды и патронов им приходилось тяжко.

Кстати, к красным полк Тагана так и не вышел, увидев, как они соблюдают условия перехода. Но сам Таган сохранил с Валиди самые теплые отношения до конца жизни. Вопреки тому, что пишет об отношении белых башкир к Валидову Орлов [1, с.22]. Так же, как и с Муххамед-Габдулхаем Курбангалиевым, действительно кровным врагом Валидова. Потому что Таган был солдатом, а не политиком. Политические и религиозные распри, навсегда разделившие двух башкирских лидеров, его мало интересовали. Он служил своему народу как воин, командир башкирского полка до конца войны, а в эмиграции — как этнограф. Но вернемся к теме.

Итак, по совету С.А.Орлова, следим за его текстом и датами «более пристально» [1, с.33]. И выясняется, что оружие, боеприпасы, деньги и силы на тот момент у «белых» были. Только башкирским союзникам их намеренно не выделяли. В то время как люди Валиди и Терегулова бьются прикладами, как в эпоху неолита, «О концентрации крупных сил противника красная разведка исправно доносила с конца февраля. Как писал впоследствии советский комдив Эйхе, к 25-му февраля на уфимском направлении стояла готовая к прыжку белогвардейская ударная армия. Но отразить прыжок как-то не сложилось, то ли времени не хватило, то ли еще чего. С 4 по 13 марта белые отвоевали значительную территорию с городами Бирск и Уфа» [1, с.25]. А мы дополним. «Запад снабжал его [Колчака – А.Б.] много щедрее, чем Деникина; ему были доставлены около миллиона винтовок, несколько тысяч пулеметов, сотни орудий и автомобилей, десятки самолетов, около полумиллиона комплектов обмундирования и т. п. (разумеется, «прагматический» Запад доставил все это под залог в виде трети золотого запаса России...)» [22, с.53].

Несколько слов об этом «обеспечении». «Всего в распоряжении Колчака оказалось, по разным данным, ценностей на 651 (по другим сведениям - 645) млн. золотых I рублей ($ 332 915 653). [Добавим, «оказалось» по милости восставших чехословаков, захвативших золотой запас империи в Казани, которая считалась в России глубоким тылом; и по милости поддержавших белочехов повстанцев Урало-Поволжья, казаков и башкир. — А.Б.]. Физически это были 30 653 пуда (490 тонн 448 кг) золота в монете и слитках и 2000 пудов лигатурного золота и серебра различной пробы. После падения правительства Колчака большая часть золота — на сумму 409 620 000 золотых рублей вновь попала в руки к большевикам. Остальное, за исключением захваченного в октябре 1919 г. атаманом Г.М. Семеновым золота на 43,5 млн. зол. руб. и похищенных в январе 1920 г. 13 ящиков, содержавших золото на 780 тыс. руб., было продано заграницу или депонировано в заграничных банках в качестве обеспечения займов. Продано было 3232 пуда золота на общую сумму $ 35 186 145, депонировано — 6002 пудов на сумму $ 65 342 940. В обеспечение японского кредита на 30000000 иен было депонировано золота на сумму $ 16 330 291, под заем у синдиката англо-американских банков (Киддер, Пибоди и К. и Бэринг Бразерс) — на $ 46 835 277 и на $ 2 177 372 под покупку в США винтовок и пулеметов. Заметим, что два золотых рубля в то время были эквивалентны одному доллару, а иена обменивалась на рубль один к одному.
Накануне падения колчаковского режима министр финансов Российского правительства П.А. Бурышкин распорядился перевести казенные суммы, находившиеся заграницей, на личные счета российских финансовых агентов в Японии, США и Великобритании — К.К.Миллера, С.A.Угета и К.Е.Замена соответственно» [30, с.141-142].

Итак, и деньги из захваченного «белочехами» золотого запаса исчезнувшей Российской империи, и оружие от щедрых союзников, под залог этого запаса, у Колчака имелись. Более того, хорошо снабженные колчаковцы приготовились к наступлению на Уфу и Бирск, в то время как башкирские соединения, которые на тот момент еще числятся в Белой армии и даже доукомплектованы белыми русскими офицерами, брошены без еды и оружия, отвлекая на себя превосходящие силы красных. Так что судьба этих офицеров, расстрелянных красными — на совести не только большевиков и Валидова, но и Колчака.

Выражаясь разговорным языком, колчаковцы просто «кинули» на произвол судьбы своих непокорных союзников — башкир, рассчитывая, что «красные» решат «башкирский вопрос» и «проблему Валидова» за них. Что-то подбрасывали только тем башкирским частям, которые по своему оперативному положению предполагалось использовать в готовящемся наступлении — соединениям М.-Г.Курбангалиева, укомплектованным поголовно из зауральских, аргаяшских башкир, преданных ему лично, и находившихся в зоне контроля Колчака. Да и отношения с Колчаком имам Муххамед-Габдельхай не успел испортить, тем более, что с Валидовым они давно стали личными врагами, а в среде белых у него оказались более перспективные союзники — атаманы Семенов и Унгерн, чем у Валидова (атаман Каргин и подполковник Махин).

К битве «красной» и «белой» идеологий их противостояние имело весьма отдаленное отношение. Так, Муххамед-Габдельхай искренне ненавидел безбожников-большевиков, но для расправы с Валидовым в 1918 году его мюрид Мингаж не гнушался помощью «красных». Правда, сторонники Валидова нанесли «превентивный удар» и убили самого Мингажа [16, с.240-241]. Чему Валидов искренне радовался, даже спустя десятки лет, замечая, что не дал разразиться междоусобному побоищу между самими башкирами вне всякой связи с войной «красных» и «белых» [16, с.241]. Какова эпоха — таковы и поводы для радости. Разбор этой кровавой распри завел бы нас слишком далеко от темы, именно потому, что ее причины — не социального, не национального, а религиозного порядка, малопонятные за пределами башкирского общества [21].

Так что за Колчаком «хозяин Аргаяша» пошел отнюдь не из любви к нему, а из ненависти к безбожникам-большевикам и неприятия «выскочки» Валидова, но не движения за башкирскую автономию в целом. Те башкиры, что до конца остались с «белыми», под командой М.-Г.Курбангалиева и Г.Тагана, также были за автономию, только не в столь бескомпромиссной форме, и не под руководством Валидова. В частях Г.М.Семенова М.-Г.Курбангалиев исполнял должность «председателя Военно-национального управления башкир восточной окраины», т.е. примерно ту же, что и Валидов в Белой Армии до февраля 1919 года, и в Красной армии — с этого февраля до своего ухода к басмачам [31, с.22].

Кстати, отец Муххамед-Габдельхая — духовный лидер башкир Зауралья, шейх Габидулла, пытался примирить этих башкирских вождей [16, с.241], а родной брат, Харун Курбангалиев, служил у Валидова до перехода валидовцев к красным, и отзывы о нем у обычно тенденциозного Валиди — самые хвалебные [16, с.258, 268].

Вот как относился к Колчаку союзник Курбангалиева, атаман Г.М.Семенов. «Итак, надо было доставить золото во Владивосток. Вокруг было полно бандитов, красные партизаны, атаман Семенов. Военный министр, с которым говорил Никольский о том, как сопровождать "золотой поезд" во Владивосток, заявил, что он сильной охраны ему не даст вообще, а снарядит с ним взвод английских солдат. На них напасть не решатся. Тогда прошел первый золотой эшелон. Потом было еще два. Один эшелон Семенов захватил. 43,5 миллиона золотых рублей он перехватил в Чите, и они были потрачены по его распоряжению» [30, с.157]. Т.е. бывший подчиненный Верховного не просил у него денег для своих частей, как Валидов, а просто «увел» из его казны целый эшелон с золотом. К красным он перейти никак не мог, поскольку запятнал себя по отношению к ним такими зверствами, которые ужаснули всех даже в ту, кровавую эпоху. Так что Валидов, по сранению с «императором всея тайги» — сущий добряк. А вот пример, насколько уважал Колчака и его наследников по власти, Каппеля и прочих Ивановых-Риновых сам М.-Г.Г.Курбангалиев.

«Обращение
Председателя Военно-национального Управления башкир Р.В.О. командному составу армии
После радушного присоединения к революции, разочаровавшись ею после октябрьского переворота, башкирский народ принял ряд решительных мер как по укреплению национальных прав башкирского народа, так и по ограждению Башкирии от интернационального нашествия большевиков. Скрытый в душе национальный дух в Башкирской республике укреплен кровью и костями борцов за свободу.
Когда нас спрашивали, зачем мы так голодно и холодно пришли сюда за 5000 верст, мы отвечали, что за обеспечение территориальных прав башкирского народа на государственных началах [здесь и далее в книге, кроме особо оговоренных случаев, выделено мной. — А.Б.] при буржуазно-капиталистическом строе, имеющим быть восстановленным по свержении насильной большевистской власти. Мы были последователями нашей идеи до сих пор. Будучи тронуты Грамотою Главнокомандующего и приказом его о нашем самоуправлении, мы ждали проведения его в жизнь, а именно, проведения его в частях. Надежда наша не оправдывается, близко тот момент, когда мы, башкиры, убедимся в ложности Вашего обещания. Поступающие ко мне сведения принуждают меня обратиться к Вам с нижеследующими вопросами:

1. Намерены ли Вы свести башкир в корпусах и дивизиях в подтверждение того, что Вы не противник национального объединения и доверяете воинам-башкирам.
2. Если да, то намерены ли Вы сделать это, не дожидаясь занятия Вами Башкирской республики.
3. Известно ли Вам об издевательствах командного состава над башкирами, вплоть до расстрелов без суда и следствия и какие меры принимаются Вами против этого.
В зависимости от этого я ставлю существование Военно-национального Управления башкир Р.В.О. и в случае продолжения Ваших старых взглядов и отношений не замедлю прекратить всякую связь с Вами и объявить башкирам о тяжелых последствиях нашего перехода [выделено М.-Г.Г.Курбангалиевым. — А.Б.].
Председатель Управления М.Г. Курбангалеев. [18, с.165-166].

Оставшись верен Белому Делу, М.-Г.Курбангалиев вскоре оказался почти в том же положении, что и Валидов в феврале 1919 года. Орлов считает, что Курбангалиев был против национального принципа формирования башкирских частей [1, с.8]. Но когда ссора с валидовцами стала неактуальна, Курбангалиев и Таганов немедленно вернулись именно к этому принципу. Карьеристы и шовинисты из белого штаба, вроде генерал-майора Круглевского, всячески препятствовали формированию башкирских частей по национальному признаку, принципу, против которого якобы выступал Курбангалиев. Даже, несмотря на согласие своего, иногда более дальновидного начальства (атаман Семенов, генерал Кислицын, генерал Сыробоярский, комдив Унгерн фон Штернберг).

Курбангалиев принимал свои меры. Например: «Вследствии упорного продолжения угнетения башкир генер. Круглевским, было предложено объявить его врагом башкирского народа, результатом чего явилось соглашение с ним после переговоров с представителем Военно-национального Управления» [18, с.162]. Время было суровое, беззаконное, и результаты такого «объявления» могли оказаться несовместимы с жизнью лично для «врага башкирского народа», да и для существования без того агонизирующих белых частей. И Круглевский, ярый противник выделения нац. частей, написал Курбангалиеву слезное заявление:

«29/1Х-1920 г. Председателю Военно-национального Управления башкир.
Будучи сторонником объединения башкир [!? — А.Б.], мною был сформирован в Уральском полку Башкирский эскадрон, который существует по сие время, носит свое имя и имеет свой флаг. В Егерском полку мною производится подготовительная работа по формированию Мусульманской роты. Во всех частях дивизии организованы школы грамоты для офицеров и солдат башкир и культурно-просветительские кружки; вообще всегда иду навстречу начинаниям башкир. № 260/Л
Начдив 1-ой Сводной генер.-майор Круглевский» [18, с.162].

Но заявлением не ограничился, и, едва уехав из Даурии, подальше от башкир, поспешил пожаловаться на Курбангалиева начальству и его врагам в Ставке, коих «Великий имам Дальнего Востока» успел нажить себе предостаточно. (Г.Таган называет их поименно: генералы Пучков, Молчанов, Тонких, Круглевский, Вержбицкий). По совместительству те же лица оказались и соперниками самого атамана Семенова (они были сторонниками генерала Каппеля), но анализ этой темы завел бы нас слишком далеко.

Собравшийся генералитет потребовал от Курбангалиева объяснений, но дело пришлось замять, т.к. дальнейшие конфликты привели бы, по мнению старшего по званию, генерала Сыробоярского, «к окончательному разрыву между башкирскими частями с комсоставом [командным составом — А.Б.], это означало бы подлить масла в огонь и явилось вызовом к растерзанию командного состава со стороны солдатской массы. Мы вызвали Вас не с целью привлечения к ответственности, а только с целью искать компромисса между Вами и нашим командным составом, просим Вас по возможности не затруднять и без того запутанное положение и войти в непосредственные переговоры с командирами корпусов». Добрый Курбангалиев обещал войти в положение. Как выразился бы С.А.Орлов: «не рвать тонкое одеяло» [1, с.6], которое сами белые рвали уже третий год.

Председатель последнего, Приамурского (и единственного, пусть эфемерного, но действительно монархического) белого правительства, генерал Дитерихс, признал, когда было уже абсолютно и бесповоротно поздно: «"Отсутствие объединяющей идеи армии, которой, как было указано выше, является Царь-Помазанник Божий, вера и земля, создала у современных воинских частей тяготение к отдельным лицам-вождям. Отсюда воинские группировки: колчаковцы, деникинцы, каппелевцы, семеновцы..." …разъединение армии не является фактом сего дня, ни даже следствием революции 1917 года, но, что оно явилось результатом того идеологического поворота, который произошел в строительстве Русского государства в 1905 году, и это разъединение достигает своего апогея в 1917 году, когда революционное движение окончательно разошлось с психологией и стремлениями русского народа"» [18, с.168].

Повторяю, сам Г.М.Семенов, Главнокомандующий и походный атаман всех казачьих войск России Восточной Окраины, создание башкирских войск в своей армии поддержал. Чутье никогда не подводило этого великолепного авантюриста, что позволило ему переиграть всех своих противников в среде белых и продержаться дольше всех (арестован в Китае и доставлен в СССР только в 1945 году, вместе с М.-Г.Курбангалиевым; расстрелян).

Орлов вынужден признать общеизвестный факт: «Еще до начала наступления красных, к советским властям Уфы явился Муллаян Халиков, заявивший, что Башкирское правительство готово к переговорам, и перечислил условия, среди которых: признание суверенитета (письменный договор) и амнистия за борьбу против большевиков» [1, с.13]. Переход был задуман Валидовым до того, как его соединения попали в столь тяжелое положение. В том числе потому, что такое положение в условиях саботажа «белыми» Башкирского войска было предсказуемо. Но главное, потому, что Колчак не соглашался на автономию. А большевики — согласились. Конечно, «тогда Халиков зондировал почву; его визит, как было занесено уфимцами в протокол, являлся «лишь выяснением отношения советской России к национальному вопросу»» [1, с.14]. Если бы не саботаж Белого командования по снабжению башкирских войск, переход мог бы и не состоятся, либо состояться на более приемлемых для башкир условиях. А если бы не приказ о расформировании башкирских частей и не упрямое непринятие национально-территориальной автономии, не возникло бы самого вопроса о переходе. Но история не знает сослагательного наклонения.

Н.Стариков, на которого дутовская контрразведка возлагала ответственность за сбор сведений по Башкортостану, очень высоко ценил башкирские части. И сообщал: «я видел башкирский отряд в 300 человек, разговаривал с одним из них, на вопрос: «для чего такой отряд?» — «Для охраны территории своей». — «От кого бы то ни было». [17, с.336]. — 337.

Т.е. благодаря премудрой политике Дутова, сделавшего ставку на Колчака, с вышколенным Башкирским войском стало происходить то же самое, что со всеми войсками в эту войну: как только, возмущенные жестокостью противной стороны, они начинали побеждать, уже новая — но еще слабая, а потому злая и близорукая власть начинала показывать свои зубы, солдаты растекались по своим домам. С оружием. Защищать свои земли от мародеров и самим прятать награбленное.
Поручик Набоков о 2-й Башкирской дивизии: «В 6 стрелковом полку сильное брожение солдат. Согласно последнего донесения полка, конная команда разведчиков в составе 70 человек самовольно ушла с фронта и ушла в Табынское кантонство для защиты своих аулов» [8, с.512; 1, с.12]. До попыток роспуска Башкирского войска Колчаком такого не было.

Из анализа переписки Башкирского правительства видно, что башкир этот процесс охватывал медленнее всех — эхо подъема их мобилизации ощущалось даже в декабре 1918-го [17, с.349, 352]. Но новобранцев нечем было вооружать, их распускали. Но белые все более открыто отвергали автономию, и дезертирство — с оружием в руках, все шире затрагивало и башкир. Именно поэтому «башкирские полки» превращались «в полки только по названию» [1, с.16]. Их офицеры, и башкиры, и татары, и русские, этим возмущались [1, с.12, 16]. Но белое начальство, судя по всему, устраивал именно такой исход. Им лучше было остаться без союзника, чем с союзником, представляющим будущее страны несколько иначе, чем они сами. Потому и проиграли.

Задача Валидова состояла именно в сохранении боеспособного организационного костяка башкирского войска, на котором, как он убедился в период мобилизации, в Башкортостане всегда нетрудно будет нарастить пушечное мясо — воинственное пополнение. Только вооруженная сила, пусть регионального значения, могла служить аргументом в политической борьбе.

Для ее сохранения он был готов на многое. Сложная интрига с делением одной большой дивизии на «две маленькие» была предпринята именно с целью мягко отстранить от реальной власти в башкирских частях белых офицеров перед задуманной им решающей комбинацией. Которую они, конечно, никогда бы не допустили, оставайся башкирские полки и батальоны в их реальном подчинении. Судя по отчаянным телеграммам ничего не понимающих офицеров, интрига прошла блестяще [1, с.12].

В военно-организационном плане корпус она, конечно, ослабила, что Валидов, человек невоенный, понимал слабо. Зато он хорошо понимал, что в данный момент важнее политическая составляющая комбинации — полное сосредоточение власти над войском в своих руках — той самой власти, которую, когда она была ограниченной, белые лишали его совсем; и переход к самостоятельным действиям — либо к перевороту в стане белых, либо к переходу в Красную Армию, если большевики признают автономию. Иначе башкиры останутся и без корпуса, и без автономии. Возможно, навсегда. Именно чтобы не допустить этой ситуации, Валидов пошел на такой риск. На переход к красным.
Забавна ссылка Орлова на Деникина, считавшего на далеком от наших краев Юге России, что башкирские националисты не обладали политической государственностью [1, с.6]. Ею на тот момент никто в России не обладал, поскольку империя распалась, а на ее территории возникло множество правительств и групп, дерущихся за куски правопреемственности старой власти.

Басмачи, в рядах которых Валидов позже успел отличиться, государством также не обладали, но держались против Красной Армии намного дольше, чем, скажем, грузинские меньшевики, которые партией и, более того, государствообразующей для Грузии силой, безусловно, были. Доставив немало хлопот Деникину.

Валидов никогда не был большевиком, ни убеждению, ни по партийной принадлежности. Это признают все его друзья и враги, политики и биографы: Галимьян Таган и Муса Муртазин, Мустафа Чокаев и Иосиф Сталин, Тунджер Байкара и Салават Исхаков. Не признавали его своим белые [1, с.10], не признавали «тюрко-татаристы» [32], не признавали «туркестанцы» [33, с.104]. «Валидов — не туркестанец, ни по рождению, ни по душе. …Он, конечно, башкирин» [33, с.100]. Это соответствовало его главному политическому лозунгу: «Мы — не красные, мы — не белые, мы — башкиры!». Но назвался комиссаром. Потому что только на такой должности, как и на всех предшествующих, он мог продолжать добиваться своей главной цели — автономии башкирского народа.

В гражданской войне, как это ни странно, выигрывают именно комиссары. Потому что в ней важно не столько боевое искусство — оно примерно одинаково у ее участников, поскольку все они — части некогда единой страны и армии, сколько способность политически направить и привлечь на свою сторону политически нейтральное, инертное большинство населения. Которому, как правило, противны беснующиеся радикалы с обеих сторон, но приходится мучительно выбирать из двух зол меньшее. В таких условиях политработники и организаторы неоценимы.

Именно поэтому создатель Красной Армии, не имеющий никакого военного образования и навыков, Лев Давидович Троцкий-Бронштейн переиграл опытных генералов Корнилова, Алексеева, Деникина, Каледина, Юденича. Валидов был оценен Лениным и Троцким не как полководец, которым он действительно не был, а именно как организатор, создатель Башкирского войска. А Колчаком, соответственно — недооценен. Как человек, имеющий многочисленных сторонников в Башкортостане, полностью неподконтрольном пока ни красным, ни белым. Способный со своей командой поднять воинственных башкир, направить их в ту или иную сторону. Доказавший это на деле, уже имевший не только свою команду, но целый Башкирский корпус, пусть «находящийся на стадии оформления». Но активно и агрессивно воевавший, не дожидаясь окончания этой стадии. Таких людей желательно иметь на своей стороне, а не на стороне противника. А это возможно только путем договора с ним и с его политической организацией — башкирскими националистами.

В обычной войне, цели которой разделяются всем народом, комиссары скорее вредны — потому то их упразднили в Великую Отечественную. И победа была невозможна без изгнания, «перековки» либо ликвидации людей с психологией «перманентных революционеров», и главного «вечного комиссара» — Л.Д.Троцкого. А в Гражданской победила та сторона, в которой организаторы, комиссары типа Троцкого и Валидова были. Это ничего не говорит о целях Валидова и Троцкого — они были совершенно разными, общими были только выдающиеся способности к политической работе и организации войск. Востребованные на Гражданской войне. С.А.Орлов сам невольно иллюстрирует мои тезисы данной главы: «Требовались стойкие башкирские солдаты» [1, с.29]. Против Юденича и Деникина. И категорически не требовались «стойкие башкирские солдаты» в качестве врагов. Вот и все. Самое лучшее обоснование необходимости Башкирской автономии в период гражданской войны; которые умные люди должны учесть и во время мира.