Соглашение с лукавым

— Разве ты не бился за клан Хаттанов — и разве они не стяжали славную победу?
— Я бился за собственную руку, — сказал безучастно Смит. И это выражение с той поры вошло у шотландцев в поговорку3.
В.Скотт, «Пертская красавица»

 «Красные» оказались сильнее «белых», во-первых, в военном отношении — но не настолько, чтобы совсем игнорировать башкирские части, в чем их руководство убедилось по событиям 1918 года, когда башкиры быстро и жестоко выкинули красные банды из своих аулов, а казаки — из станиц.
Это поняло большевистское руководство и не поняло солдафонское командование Смоленского полка, упоенное своим преимуществом в феврале 1919 года над голодным и безоружным на тот момент башкирским отрядом. Отчего означенный полк и полег целиком у «столицы Башкурдистана» — Темясово через месяц после описываемых событий [1, с.25].

Самое активное участие в его разгроме принял башкирский полк Мусы Муртазина, вновь ушедший к белым при виде разоружения, которому подвергли «смоленцы» башкир, добровольно перешедших на их сторону по приказу Валидова [27, с.86]. И никакого разоружения простодушно не ожидавших. (Подобная реакция была весьма типична для Гражданской войны: вспомните, например, описание в «Тихом Дону» жестокого разоружения донскими казаками Сердобского полка, добровольно перешедшего к Вешенским повстанцам — М.Шолохов сделал его в строгом соответствии с историческими источниками).
Так что за издевательства, которые столь смачно описывает Орлов, красная солдатня хоть и недостаточно, но поплатилась. Несколько слов о том, как это произошло. Вернемся немного назад.
Орлов восхищен: «11 февраля. Командир красного Смоленского полка, встретив переговорщиков, ознакомился с бумагами, из которых следовало, что башкирские войска прекратят боевые действия лишь (важная деталь!) «по установлении данного договора»''. Беспрепятственно пропустив делегацию, он с пролетарской прямотой пригвоздил пославшего их: «.. .я получил боевой приказ вперед [двигаться], и во что бы то ни стало должен разбить наголову Вашу армию, что я должен выполнить» » [1, с.15]. Более того, командиры Пензенской дивизии (это и был «вышестоящий» для Смоленского полка штаб, о котором Орлов рассказывает, как он требовал «зверей [башкир. — А.Б.] не признавать») заявили, что даже если есть приказ Уфы и Центра о почетном переходе башкирских войск, они его все равно выполнять не будут [1, с.15]. Не будут! Непонятно, чему радуется Орлов, позиционирующий себя как «белый» — сторонник порядка. Десять лет службы в структурах МВД не научили его, что приказы не обсуждаются? Тем более — на войне.

При Сталине за такое поведение командиров расстреливали на месте. Потому и победили во Второй Мировой. При царе — могли и не расстрелять, но из армии выгоняли с великим позором. «Армянский дашнак» комкор Гай, по уставам любой регулярной армии заслуживал именно такой участи. Командир Смоленского полка — тем более. Но тогда пронесло, расплатиться красным командирам пришлось позже. Кому от башкирской или белой пули, кому в период борьбы окрепшей центральной власти с «красной партизанщиной» (проще — с бандитизмом), кому во время «чисток» РККА в 1930-х гг. Рядовым солдатам повезло меньше, ждать им пришлось недолго.

Разбить-то им «приказали» башкирскую армию [1, с.15], а сил хватило разоружить один батальон, и тот обманом. Конечно, разоружили больше, но это уже в масштабах всей Первой и Пятой Армии, а не возгордившегося непонятно чем Смоленского полка.

1-й башкирский кавалерийский полк так и не позволил себя разоружить, не смотря на все угрозы, два батальона 1-го башкирского полка и часть 4-го ушли к белым сразу, полк Г.Тагана — «божье наказание» — вообще не вышел, а воины Курбангалиевых и не думали выходить. Художества Интернационального и Смоленского полков напоминали зверства красных в 1918. Включая групповые изнасилования, башкирской учительницы З.Ждановой, например (маргиналы не любят образованных), массовые расстрелы, планомерные «контрибуции» с аулов, в которых охотно участвовали переселенцы. Они документально подтверждены в обращениях к частям Красной армии их вышестоящих штабов [27, с.85-86].

Орлов о них скромно умалчивает, я также смаковать эти эпизоды не буду, для меня важнее понять суть событий. Желающие найдут подробное описание садизма «смоленцев» в воспоминаниях А.-З. А.Валидова, М.Л.Муртазина, книгах М.М.Кульшарипова [16, с.293; 27, с.188-191; 13, с.60-61]. Хотя в другой своей книжке [3] г-н Орлов именно коллекционированием подобных случаев и занят.
По интересному принципу: грабят башкиры — это злодеяние, грабят и истязают башкир — это эксцесс, недостойный упоминания.

(Забегая вперед, отметим, что башкирские отряды, скажем, того же Муртазина, Худайбердина или Курбангалиева, мягкосердечием или забывчивостью не страдали, и мстили за обиды жестоко. Да и представьте себе ситуацию: входит, скажем, бригада Муртазина в переселенческую деревню, и видит в стойлах коней, клейменных их тамгами, в избах — вещи из их собственных разоренных аулов: какова, по-Вашему, должна быть их реакция?).

Еще 1 марта Муртазин встретился с Валидовым [27, с.77]. Настроение у обоих было подавленное. Видимо, у них просто не укладывалось в голове, что большевики столь странно отнесутся к союзу, выгода которого для красных очевидна. И что в рядах Красной Армии царит такой же беспредел, как в 1918-ом, когда правая рука не хочет знать, что делает левая. Муса Лутович скупо поведал нам, о чем они говорили. Но явно не все.

Поведать все он был не в состоянии, иначе его расстреляли бы не в 1937 году, а гораздо раньше, возможно, сразу после подобных откровений. А ему еще поучиться и поработать хотелось.
Известно лишь, что, придя к консенсусу, башкирские командиры расстались. И далее начинаются приключения Муртазина, достойные крутого голливудского боевика.

Конечно, принять Советскую власть Муртазину было много легче, чем Валидову, тем более — Таганову, Курбангалиевым, Карамышевым. Он — не из семьи муллы, и не из рода потомственных башкирских офицеров, он — офицер из бедняков (как и будущие башкирские генералы нового, советского поколения: М.М.Шаймуратов, Т.Т.Кусимов). Естественно, его политические взгляды были значительно левее. Но главным для него был тот же вопрос, что и для всех упомянутых: как новая власть отнесется к праву башкир на самоопределение, к башкирской автономии. Отношение ко всему остальному зависело от этого вопроса.

Повторять свой позорный опыт 1918 года Реввоенсовет не желал. Думаю, что сначала, опираясь на победные реляции Первой Армии, Москва надеялась, что башкирский вопрос действительно можно быстро решить силой, примитивно обманув «валидовцев».

Но, получив более реалистичную информацию, Центр слал телеграмму за телеграммой — прекратить бесчинства! Потому что они уничтожали всю хитрую комбинацию большевиков с переходом башкирских частей.

Под шквалом критики казаков и эсеров за провокацию перехода Башкирского корпуса Колчак и Дутов слали примирительные послания к «многострадальному башнароду» [27, с.80].
До Гая наконец дошло, что все может закончиться плачевно для его дивизии. Вместо союзника получил врага, потенциал еще неразоруженных башкир говорил сам за себя, наступление армии захлебнулось — солдаты увлеклись грабежом башкирского населения, а разведка докладывает о концентрации сил белых.

«Начдиву 24 Стрелковой, начдиву Пензенской, Башкирский Ревком.
Оренбург 12/III. Штарм 1,14 ч. 45 мин. Центром признана автономия Башкирии. Башкирские войска перешли на нашу сторону, и некоторые полки уже воюют против белогвардейцев рядом с нами; между тем согласно документальных данных доказано, что низший командный состав, а также и комбриги, недоброжелательно относятся к башкирскому войску и нации. Документально доказано также, что Интернациональный полк, а также и другие полки самовольно реквизируют, конфискуют имущество башкирских войск и деревень, накладывают на жителей контрибуцию от 3 до 30 тысяч рублей. Сознавая всю ответственность перед центром за такие явно недоброжелательные явления, приказываю:

1) Широко объявить всем красноармейцам о признании Советской властью автономии башкир — Башкурдистана.
2) Башкирское войско есть нераздельная часть Красной армии и должно совместно с красноармейцами воевать против врагов Советской власти.
3) Удовлетворить войска Башкурдистана всеми видами довольствия и жалованьем за февраль и март на общих основаниях.
4) Все башкирские полки передаются в состав Пензенской дивизии временно.
5) Все башкирские полки подчиняются нашему командованию и исполняют только приказы, исходящие от нашего командования.
6) Под личной ответственностью всех командиров и политкомов немедленно прекратить недоброжелательное отношение к башкирскому населению и войску.
7) Приказываю в кратчайший срок расследовать: кем, когда и по чьим распоряжениям производилось хищение имущества в башкирских деревнях, Башкирского правительства и войскового; по расследовании материал представить в армейский трибунал о всех виновных.
8) Все имеющиеся в штарме (штаб армии — А.Б.) документы о контрибуциях и хищениях передаются армейскому трибуналу для привлечения к ответственности виновных. Настоящий приказ прочитать во всех ротах, эскадронах и батареях, об отданных распоряжениях немедленно донести. № 0855.
Командарм Гай, Член Ревкомитета» [27, с.78].

Смоленский полк на приказы, как обычно, не реагировал. Теперь уже на приказы «вышестоящих штабов», как они сами чуть раньше грозили не реагировать на распоряжения Центра. Зато дисциплинированно откликнулся Башкирский 1-й кавалерийский полк М.Л.Муртазина. Действительно, «Смоленский полк был настоящим, полнокровным, со своей артиллерией» [1, с.16]. Но недолго. По зрелом размышлении Муса Лутович решил, что артиллерия мародерам не нужна. Вот как описал события сам Муртазин: «смоленцы не подчиняются приказу. Башкирские бойцы не могли рассматривать смоленцев как красноармейцев, дерущихся за интересы трудящихся: поступки смоленцев в глазах Башкавполка и населения приравнивали их к простым бандитам.

Башкавполк предложил смоленцам сдать оружие... На предложение Башкавполка разоружиться, последний ответил огнем... Башкавполк в ночь с 7 на 8 апреля с боем разоружил Смоленский полк. Артиллерия в полном составе перешла к Башполку. Разоружив смоленцев, комполка занял фронт против казаков и послал делегатов в штабриг 20 дивизии с донесением, что попытка смоленцев доказать переход Башполка к белым не соответствует, действительности. Полк разогнал только бандитов-смоленцев, но сам продолжает служить Советам, держит фронт против казаков и ждет дальнейших оперативных приказов» [27, с.86]. «Ждал дальнейших приказов» Муртазин, конечно, недолго: ясно, что штабу Пензенской дивизии не понравится столь ретивая расправа с ее полком. Остатки разоруженных смоленцев достались под сабли белоказакам.

Орлов прав, что братские могилы порубленных «муртазинцами» «смоленцев», заросшие бурьяном, можно найти до сих пор. Но никто не ищет, никто не вспомнил их добром. Мародерство — смерть любой армии! Включая смерть после смерти.

Но в издевательствах над башкирами участие принимал не один Смоленский полк, но и Интернациональный, и вся Пензенская дивизия. С ними Муртазин счеты еще не свел. Отобрав у Смоленского полка всю артиллерию и боеприпасы, он ушел со своим полком к белым. Ушел вновь на договорных условиях, теперь с белыми. Наученные горьким опытом, отныне башкиры требовали твердых условий перехода и заранее проверяли их, насколько это вообще возможно: сохранение полка как башкирской по составу единой боевой единицы с собственным командным составом; безусловная амнистия за прошлый переход к красным; никаких проверок и разоружений [27, с.87]. На этот раз белые, также наученные горьким опытом, условия выполнили [27, с.87]. Но ненадолго (см. пример с М.-Г.Г.Курбангалиевым).

И Муртазин воевал на свой страх и риск, сзывая под свои знамена тучи башкирских конников племен Усерген, Кыпчак и Бурзян, и превращая их в регулярную кавалерию [27, с.89]. (Воины Айли и Табын служили в основном у своего имама — М.-Г.Курбангалиева). Под тем же самым лозунгом, что и Валидов, и Курбангалиев, и Таган: «Мы создали свои собственные силы и будем бороться за наше национальное самоопределение» [27, с.88].

Тем временем «государство» Колчака начало распадаться, дисциплина в РККА, в том числе на территории Башкирии, крепла, безобразия временно утихли. Советская власть учла свои ошибки. Автономия провозглашена, Башкирский корпус в составе РККА под руководством Валидова формировался (плановая численность 40 тысяч сабель и штыков) [27, с.115]. И когда Муртазин вернулся вторично, на соединение с частями Валидова, но уже не с полком, а с бригадой, прием был совсем иной, чем в феврале-марте 1919 года.

Первым делом и Валидов, и Муртазин потребовали, чтобы Башкирскую бригаду встречали не русские, а башкирские красные полки, и, само собой — никаких арестов и разоружений!
Условия выполнили, как могли. Приветствовать бригаду будет сам М.В.Фрунзе, с великим почетом. Командарм Первой армии Зиновьев издаст грозный приказ по армии с требованием предупредительного обращения с башкирскими бойцами: «О разоружении не может быть речи», назовет персонально ответственных за исполнение: «отвечает в первую очередь политкомдив и начдив 24» [27, с.92].
Бригада примет участие в боевых действиях, как на территории автономии, так и всего исторического Башкортостана: на Восточном и Уральском фронтах, в Казахстане и Сибири. Позже ее перебросят против поляков. Из песни слова не выкинешь — участвовала в подавлении ряда антисоветских восстаний. В 1920 г. Муртазин назначен наркомом по военным делам БАССР. Это его (и Валидова, конечно: мобилизационным планированием, согласно почтительному признанию Муртазина, занимался именно Валидов, о коем даже в 1927, даже в печати Муртазин отзывался с уважением, если смотреть на смысл его текста, а не на ритуальные формулы) заслуга в том, что согласно нелицеприятной оценке Б.Эльцина и Т.Сидельникова [1, с.39], «в Башкирии господствует шовинистическая военщина. …Лучше всего в республике сейчас поставлено военное дело». А кого бы еще большевики стали слушать? Интеллигенцию? О болтливой интеллигенции Ленин уже высказал все, что думает: не мозг она нации, а …отнюдь не мозг (пишу без редактора, но выражаться, как Ульянов-Ленин или Айрат Дильмухаметов, не позволяет самоцензура). Т.е. понимали большевики башкирский язык только при поддержке пулеметного.

В том то и уникальность Башкирии, что это была единственная автономия, чье зарождение опиралось на договор с РСФСР, подкрепленный пусть ограниченной, но силой. С которой необходимо считаться, даже если считаешь необходимым ее в конце концов подавить. А еще лучше — обратить себе на пользу. Это обстоятельство отметил даже сталинский историк БАССР Р.Раимов, конечно, в терминах своего времени [42].

Теперь сравним степень достоверности источников, примененных при изложении этих событий С.А.Орловым и автором данных строк. Газета — источник весьма своеобразный, о чем уже говорилось во введении. Но Орлов ей доверяет безоговорочно [1, с.22]. Что же, это его право, но не обязанность читателя. Я так же мог бы обратиться к газете. Газета «Коммунар» от 22 марта 1919 года писала о Башкирском корпусе Валидова следующее: «Войско ваше доблестно держится против Дутова и Колчака. Башкирского народа насчитывается до 2 млн., он даст для защиты завоеваний революции в России и распространения ее по миру — стотысячную дисциплинированную, преданную идее и своим вождям, армию» [«Коммунар» № 47, 22 марта 1919 года].

Кто написал неумную заметку о героизме Смоленского полка, приведенную Орловым, мне неизвестно. А вот автор второй статьи определенную известность получил. Это — некий И.В.Сталин, в те годы — Нарком по делам национальностей Совнаркома РСФСР. Но, по совету Михаила Булгакова, оставим в покое советские газеты.

Большее доверие вызывает изложение событий М.Л.Муртазиным. По следующим причинам. Муртазин Муса Лутович (1891 - 1937) — не просто активный участник описанных событий. Он опубликовал цитируемую работу в 1927 году, его труд — серьезный реферат слушателя Военной Академии РККА им. М.В.Фрунзе, где он обучался с 1923 года; с солидным (102 наименования, не считая архивных источников), грамотно подобранным библиографическим аппаратом, включая очень редкие издания [27, с.202-205]. Все изложенные им факты подтверждены аккуратными ссылками на Архив Красной Армии и журнал боевых действий Баш.кав.полка и Отдельной Башкирской кавалерийской бригады, которыми он командовал в Гражданскую. Там, где архивных подтверждений не было, Муса Лутович от интерпретации событий честно отказывался [27, с.116].

Уличить его в случае искажения фактов было бы не сложно, вместе с ним учились участники описанных событий с другой, «красной» стороны фронта. Стесняться никто бы не стал: максимальная должность Муртазина на отгремевшей войне — командующий отдельной конной группы из 2 бригад (Башкирская и 25-ая кавалерийские бригады) и 4 полков, звание — комбриг, но вместе с ним учились и бывшие командармы. Описание позорного поведения и бессилия Смоленского полка РККА никем приветствоваться не могло, тем более — идеологами. Между прочим, оно действительно привлекло внимание редакции Научно-уставного отдела Штаба, которая «сочла необходимым» указать на «допущенную чрезмерную резкость в выражениях» автора [27, с.70].
Но пропустила в печать эту «горькую правду» потому, что это — правда. Неопровержимая и известная многим слушателям Академии и без Муртазина. И актуальная для них, как урок на будущее. А это будущее тогда (на дворе — 1927 год, Сталин еще не обуздал «перманентных революционеров») планировали примерно так:

Но мы еще дойдем до Ганга
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя!
(П.Коган)

Так что учиться на ошибках по национальному вопросу красным командирам было необходимо. Как и учиться современной войне.

Кстати, учились действительно старательно, изображать из них тупых рубак — это давно разоблаченная хрущевско-яковлевская выдумка. В этом заведении учились Рокоссовский и Жуков, Ватутин и Баграмян, преподавали Игнатьев, Шапошников и Триандафиллов.

В военном деле я не специалист, но историческая часть книги Муртазина вполне научна и серьезна для уровня того времени. Вообще интересно: казалось бы, башкирские деятели Гражданской — самоучки, лихие партизаны. Но Галимьян Таган в эмиграции стал серьезным этнографом, замученный красными Шайхзада Бабич был восходящей звездой башкирской поэзии, Муххамед-Габдельхай Курбангалиев писал книги об урало-алтайской этногенетической общности, Кулаев был филологом, известен педагогической деятельностью род Карамышевых, авторитет Валиди или Габделькадыра Инана — уже мирового научного уровня. Ничего подобного о современных им деятелях «уфимско-губернского» формата неизвестно. И это естественно, поскольку первые — элита целого народа, а вторые состояли отнюдь не из интеллигенции старой Уфы. Но для нас еще интереснее следующее: С.А.Орлов воспоминания М.Л.Муртазина также читал [1, с.17], но ни словом из прочитанного, при изложении приключений Смоленского полка, с читателем не поделился, ограничившись бравурными сводками «Известий ВЦИК», найденных им опять же не в архивах, а в официальном сборнике «Национально-территориальное устройство Башкортостана» [1, с.22]. Можно ли после этого доверять ему при изложении менее известных событий — судите сами.

Именно после обратного перехода Муртазина Ленин, Троцкий и Сталин вновь форсировали переговоры с Валидовым, уже находившимся под их контролем, но главное, обещавшим собственный контроль над башкирскими частями и населением. А присутствовал ли сам Валидов на подписании договора 20 марта 1919 года [1, с.24] — право, вопрос не самый важный. Точнее, важный только для самолюбия самого Валидова, но не для Башкортостана в целом. И никто в башкирской историографии факт отсутствия подписи Валидова не отрицал [13, с.65], тем более, что никакого принципиального значения эта деталь не имела. Потому, что инициатором договора оставался Валидов, и с положениями этого документа на тот момент он был согласен [16, с.65-68].

Да и почти все, кто поставил тогда подписи с башкирской стороны, были ему подконтрольны, они — его соратники [14;16].

Далее, большевики оказались сильнее белых тем, что учитывало уроки прошлого, и стремилось одновременно к гибкости в политике и централизации в армии. А в Белой армии получалось наоборот. В ней разгильдяйство и мародерство достигли масштабов, сравнимых с таковыми у «красных» в 1917-18 годах. Об этом писали сами белые: А.И.Деникин, А.Горн, А.Будберг, примеров столько, что подтверждать данный тезис цитатами необязательно, среди историков он общеизвестен [20]. Казалось, чем больше побед, тем хуже для «кадетов» (причем не только на Восточном фронте, но и на Южном — у Деникина [34, с.388-390], и на Северо-Западном — у Юденича [20]), вот что удивительно! Не было у Белого движения однозначной политики и руководства, уважаемого всеми его силами (о Колчаке мы уже говорили). Отсюда — и все заговоры, и переходы целых частей к «красным», дезертирство и бесконечные восстания в тылу у Колчака — по признанию начштаба колчаковцев, генерала, А.П.Будберга, именно партизаны, а вовсе не регулярная Красная Армия, разнесли его призрачное «государство» [43, с.163, 372].

Башкиры Валидова начали одними из первых (заметим, в союзе с эсерами из казаков), за ними потянулись и великороссы-сибиряки, и буряты [22, с.56, 127; 23]. Впрочем, об этом несколько позже.
Во-вторых, сила большевиков была в умении договариваться. Не прилагать бумажные «демократические» схемы к живой действительности, а, наоборот, использовать любое обстоятельство, любых союзников, способных сыграть в их пользу. Это оппортунизм? Конечно. Это обман? Как правило. Но поэтому союзников они находили, а их противники — теряли. И проигрывали. Но главное — это умение решать свои задачи поэтапно. Именно в этом, действительно, Сталин позже проявил себя как «самый верный ленинец», особенно когда перестрелял, как бешеных собак, почти всю «ленинскую гвардию», прилежно использовав методы своего учителя. Т.е. Ленин вовсе не отказывался от прыжка в свою коммунистическую утопию, но сначала поэтапно создавал условия для такого прыжка.
Валидов также пытался решать задачи поэтапно: сначала Малая Башкирия, потом Большая, через эксперименты, проекты, интриги, войну, договоры, и работу, работу, работу. Пантюркистские прогнозы — это на светлое будущее. Как коммунизм для Ленина, как процветающая (за счет чего, интересно?) Россия — для белых.

Большевики обманули башкир, пошедших за Валидовым? Только причем здесь Валидов — ведь они и его обманули в первую очередь? Да и сложно было Валидову представить, что, договорившись, пусть предварительно, с политическим руководством в Уфе (заметим, именно Уфа в его представлении — естественный политический центр Башкирии), получив санкцию Москвы, нужно было отдельно договариваться с военным руководством какой-то Первой Армии, которое, оказывается, не собирается выполнять распоряжения своего прямого начальства, если они им не нравятся [1, с.17, 22]. У башкир такого хаоса не было, они привыкли подчиняться своим вождям. Об этом осведомлен и Орлов: «Казачий генерал Акулинин: «Башкиры показывали себя хорошими солдатами, сохранившими — не смотря на революцию — старую дисциплину и уважение к старшим и к начальникам»» [1, с.19].

Потому то и попали в такое тяжелое положение во время перехода, обнадеженные Валидовым, Валидов для них — главное начальство, ему они верили. Свидетельство генерала Акулинина весьма показательно. (Орлов взял его из вполне официально изданного сборника «Башкирский край», статьи из которого я использую в данной книге постоянно). Оно показывает, что именно башкирские соединения были элементом порядка в отнюдь не ими созданном хаосе. Остальное население края таким элементом однозначно не было. Об этом свидетельствует не только Валидов.

Хаос — типичное и естественное поведение населения по всей России во время Смуты, на что указал белый офицер А.Горн [20, с.]. Оно то принимало, то не принимало, то красных, то белых, не имея никакой собственной политической платформы, даже самой общей, вроде автономии. А как строить власть без платформы? На чем? Отсюда дикая жестокость «молекулярной войны», «войны всех против всех» [22, с.125-131]. Свобода для них означала лишь свободу хаоса, включая свободу национального эгоизма (отсюда — столкновения с башкирами).

Башкирские автономисты не позволяли принять участия в «молекулярной» войне своему народу, рассыпаться ему на «атомы».

Более или менее получалось, по крайней мере, курултай и предпарламент созывался и работал, а в армию шли сразу по 5 возрастов [7]. А уже вокруг этого каркаса предлагали нечто реальное в море кровавого хаоса, и соответствующее интересам башкир в будущем — автономию. Но защита от хаоса соответствовала и интересам всех, кто хаоса не желал. Таких оказалось немного. Белые это описали [20].

Белые также не признавали местное население самоорганизующей силой, субъектами диалога, что русское, что нерусское. Носителями порядка во всей России считали исключительно самих себя. Совершенно не обладая для этого ни достаточной силой, ни легитимностью, ни даже единой платформой.
Непредрешенчество — это и есть консервация хаоса. Утопия полного восстановления того, что было — тем более. Но это и есть отказ от диалога, следовательно — от устройства порядка. По большому счету, их также можно причислить к элементам хаоса.

Никаким развалом России действия автономистов не грозили — наоборот. (Это понял Сталин, предложив автономизацию бывшей империи в противовес проекту СССР — матрицы «земшарного Союза» Ленина — Троцкого, а реставрация чисто унитарных форм была невозможна в принципе). Не грозили, невзирая даже на собственную фразеологию некоторых из них — на грани времен любят крайние лозунги. Потому что развал был чреват бедами для всех, и это быстро поняла бы любая вменяемая власть. Это знал и Валидов, и Чокаев, и Максудов. Но чтобы стать вменяемой, она должна стать властью.
Власть Валидова распространялась на территорию мобилизации башкирских частей. Уже немало. Сама ориентация националистов не на идеологические красно-белые химеры, а на договоры, подкрепленные собственными формированиями, на соглашения с теми, кто их признает — это ориентация на диалог. И на тех, кто окажется способен к диаологу. Следовательно — на путь к порядку. На региональном уровне они были единственной силой, самостоятельно стремящейся к порядку. Следовательно, единственной, способной представить не только национальные, но шире — осознанные региональные интересы.
Большевики не выполнили того, что пообещали Валидову? Истинная правда. Но «белые» наотрез отказывались даже пообещать («учредиловцы»)! Либо преследовали националистов и «самостийников» вплоть до смертной казни (Деникин, Колчак) [20].

Вслед за Орловым отправимся на Северо-западный фронт, «посмотрим, как там» [1, с.29-30]. И увидим еще одну иллюстрацию к вышесказанному. Вот Юденич идет на Петроград.

Орлов взволнованно цитирует Куприна, отмечает, что «добровольцы уже видели без биноклей темную позолоту Исаакиевского собора» [1, с.29]. Т.е. силы сторон на пределе, дело решает каждый полк, даже взвод. Но в результате удивительной политики «белых» против них вдруг вырастают железные батальоны латышского ландвера и 11,5 тысяч свежих, воинственных башкир.

«Дрались здорово», — характеризует башкир цитируемый Орловым Д.Соломин, участник этих боев со стороны Юденича — «Некоторые из их пулеметчиков стреляли до тех пор, пока мы не подбегали к самому пулемету. В гору поднимаются одиночные пленные. Некоторые из них расстегивают гимнастерки и показывают кресты, давая понять, что они не башкиры» [1, с.30].

В результате договора большевиков с Валидовым башкиры Красной Армии дрались не за Совдепию, а за свою автономию. «Дрались здорово». Мустафа Чокаев, в эмиграции — непримиримый противник Валидова, в 1918 г. — его соратник по заговору против Дутова, буквально считал, что «Валидов… со своими башкирскими частями спас Петербург от Юденича» [33, с.65]. А если бы этих частей в Петрограде не было? Ведь Питер — сердце «диктатуры пролетариата», крестьяне и «нацмены» бунтуют против любой центральной власти, опоры на местах у большевиков нет! Вот Вам и точка бифуркации. Но и этого мало. Даже в такой, критической для судеб Родины ситуации, Юденич упрямо не желает признавать право на самоопределение Финляндии, Эстонии, Латвии. Право, фактически уже осуществленное! Про латышей мы говорили выше. Для уточнения: всего их было в России 18 тысяч штыков [22]; впрочем, это не так уж мало — чехословаков было 30 тысяч, башкирских воинов — примерно столько же на всех фронтах; но все они имели качественное преимущество перед огромной российской армией, превратившейся в вооруженную толпу: целенаправленность и дисциплину. Маннергейм, бывший офицер русского Генштаба, монархист по убеждениям и главнокомандующий вооруженными силами Финляндии, уже готов был двинуть на Питер целую армию дисциплинированных стрелков страны Суоми. Ничуть не худших служак, лыжников и снайперов, чем знаменитая белая «Башкирская лыжная дикая дивизия» [1, с.26]. Условие одно — признать независимость Финляндии.

Но Колчак не захотел признать право на самоопределение башкир, а Юденич — финнов. В результате — первые защитили Петроград, а вторые не стали его брать. Что белым генералам мешало? Честь? Но неужели у Маннергейма ее было меньше? Или глупость? Или следование мертвым догмам, чужой, неумной и недоброй воле? Ответ вожди Белой Гвардии унесли с собой в могилу, и да будет мир их праху. Вечная слава героям! Но важен результат — отступление и интернирование армии Юденича. Для ее разоружения у прибалтов сил хватило, и десятки тысяч «добровольцев» ждала страшная судьба в концлагерях Прибалтики, а власть Ленина и Троцкого над Питером и Россией была спасена. Согласимся с эстонским историком, который «сокрушался в 1937 г., что белые, «не считаясь с действительностью, не только не использовали смертоносного оружия против большевиков — местного национализма, но сами наткнулись на него и истекли кровью» [23].

Может быть, башкиры и были «темными» [1, с. 19], с точки зрения оренбургского генерала («светлыми», очевидно, были те, кто разделяли его политическую платформу), но свои интересы они видели и защищали хорошо. Да и чужие не плохо, когда брались их защищать — и Орлов это вынужден признать [1, с. 19, 26, 29].

Большевики позже обрушили кровавую лавину злобы на «валидовцев», и на всех башкир вовсе не за то, что те служили сначала белым, потом красным — как раз это было повсеместным явлением. Например, «красные латышские стрелки только в России были красные. В самой Латвии они обычно становились белыми, потому что относились к латышскому ландверу (народному ополчению). …Красных в Латвии остановил тот самый Балтийский ландвер. …стоит вспомнить и красно-белых казаков Северного Кавказа, которые лихо меняли цвета, но неизменно резали кавказцев» [44, с.248]. Таковым же было поведение эстонской дивизии — в Пскове она немедленно превратилась в белую [20].

«Вина» башкир — именно в стремлении «свое мнение иметь», в способности к самостоятельным действиям и мышлению.

Да, башкиры были малочисленны, и мало что могли сделать самостоятельно. Но, хотя бы попытались. Большевики (и интеллигентные татарские националисты) помогли стать им еще малочисленнее, почти в два раза [45]. Сбылись планы казанского губернатора А.П.Волынского, предлагавшего всеми способами уменьшить количество башкир в два-три раза — без этой меры, по его мнению, империя не могла спать спокойно [46, с.41]. Но история и XVIII, и XX вв. показала, что без взаимоприемлемого удовлетворения национальных требований башкир страна не могла спокойно существовать вообще. В ХХ веке таким требованием была автономия. И ее добились. В возможной для своего времени форме.